Солдат. Политик. Дипломат. Воспоминания об очень разном - Николай Егорычев

Аппаратное торможение грозило тем, что на долгие годы Москва могла оставаться без Генплана, то есть шли бы бесконечные баталии, где и когда, например, строить новые линии метрополитена, какими путями вести реконструкцию промышленности, жилищное строительство, решать сотни других проблем.

На первой же встрече с Косыгиным, только что утвержденным председателем Совета министров СССР, я подробно доложил ему существо вопроса и был приятно удивлен тем, как доброжелательно он отнесся к нашим заботам и как быстро ухватил существо вопроса. После этого ТЭО Генплана Москвы прошло по «зеленой улице», и вскоре было принято решение о его утверждении.

В это время мы переходили от строительства пятиэтажных домов к многоэтажным. С деньгами было туго, но хотелось строить более благоустроенные квартиры. А тут подвернулся случай создать новые производства, в частности, по выпуску столярных изделий и качественного линолеума на западном оборудовании. Кое-как наскребли валюту, но дополнительно требовалось более 60 миллионов рублей так называемых строймонтажных капвложений.

Запросили помощи у правительства. Госплан, Госстрой и другие организации нас не поддержали. На заседании Совмина СССР Косыгин поначалу поставил вопрос об отказе в нашей просьбе. Пришлось идти на крайнюю меру. Я заявил, что заместители председателя Совмина товарищи Байбаков, Новиков, министр финансов Гарбузов (а все они сидели за столом президиума) и другие не разобрались сами с нашей просьбой, доверились своим помощникам, а те их подвели. Поэтому попросил Косыгина решение не принимать, а лично разобраться в этом вопросе. Так и было сделано.

Буквально на следующий день утром Алексей Николаевич позвонил мне и попросил познакомить его с предприятиями стройиндустрии Москвы. Целый день он ездил по заводам. Все ему нравилось. Он подробно вник в наши проблемы и твердо обещал поддержать просьбу о выделении дополнительных капитальных вложений. Я же в свою очередь извинился за свое бестактное поведение на заседании Совмина, сказал, что пошел на это сознательно, чтобы спасти дело.

Несколько позднее мы пригласили Алексея Николаевича посмотреть строительство новых жилых домов, а затем изложили наши соображения, каким путем можно было бы еще повысить качество квартир. Чтобы мало-мальски поправить дело, надо было поднять стоимость одного квадратного метра на 25–30 процентов. Таких средств у правительства не было. Косыгин откровенно об этом сказал, но пообещал в следующем году все же добавить процентов 10–12. И помог.

К Косыгину можно было обращаться и по сравнительно небольшим проблемам. Одной из них были трудности в Москве со стиркой белья и химчисткой. Построили мы тогда хорошую фабрику прачечную-химчистку в Таганском районе с американским оборудованием. Пригласили Алексея Николаевича посмотреть. Он приехал, остался доволен и уровнем технологии, и организацией работы на этом предприятии. И, лукаво улыбаясь, спросил:

– Ну а что просить у правительства будете?

Он ведь понимал, что пригласили мы его неспроста. В результате Москва получила валюту на строительство еще нескольких подобных предприятий и решила в то время острую житейскую проблему для большинства московских семей. Мы знали, что Косыгин не любил попрошайничество, но если он убеждался, что люди работают, стараются решать острые проблемы, то в этом случае никогда не отказывал в помощи и поддержке.

В декабре 1964 года на пленуме ЦК рассматривался вопрос о плане на 1965 год. Косыгин сделал часовой доклад, удивив всех нас тем, что докладывал, не пользуясь написанным текстом.

Члены ЦК, как обычно, в своих выступлениях обращались с различными просьбами к правительству. Мы же выбрали иную тактику. В своем выступлении я предложил поддержать план правительства. Сказал, что Москва не обращается с просьбами не потому, что у нас нет проблем, а потому, что у правительства нет возможности все наши проблемы решить. Добавил, однако, что некоторые вопросы мы поставим перед правительством позднее и только в случае перевыполнения предприятиями Москвы плана по выпуску продукции в первом полугодии.

На следующий день он сам позвонил мне, поинтересовался моим мнением о своем докладе на пленуме ЦК и одобрил мою форму обращения в правительство. А то, говорит, все просят, а сами никаких обязательств на себя брать не желают.

В начале июля я пришел к Алексею Николаевичу, доложил, что промышленность Москвы за первые полгода выпустила сверхплановой продукции более чем на 100 миллионов рублей, в том числе большое количество товаров народного потребления.

– Что просите? – тут же задал он вопрос. – Я ведь помню нашу договоренность.

– Совсем немного, – говорю, – 15 миллионов рублей дополнительно на строительство Метрополитена. Мы идем с хорошим перевыполнением плана, но нам эти деньги нужны позарез именно сейчас.

– Дадим, – пообещал Алексей Николаевич и добавил: – Мы верим москвичам. Видим, что правильными делами занимаетесь, и будем помогать в их выполнении, тем более что просьбы ваши всегда скромные и обоснованные.

Как-то хотелось работать еще лучше, когда чувствовались такая поддержка и понимание.

Были и такие случаи, которые просто обезоруживали. В начале 1965 или 1966 года (точно не помню) мы неофициально узнали, что в стране могут быть трудности с сахаром в разгар ягодного сезона. Подсказали, чтобы торговая сеть, общественное питание исподволь образовали резерв сахара на своих складах, в магазинах и столовых, так как в начале года сахар был в достатке. И действительно, трудности эти появились. Но Москва к ним была готова.

Вдруг звонит А. Н. Косыгин:

– Почему москвичи молчат, не просят сахар?

Я ему объяснил нашу маленькую хитрость. Он посмеялся и говорит:

– А ведь я для Москвы кое-какой резерв сахара припрятал.

Вот такие отношения были у нас, москвичей, с А. Н. Косыгиным.

Долгие сорок лет Алексей Николаевич Косыгин входил в состав руководства партии и государства. Годы культа Сталина, волюнтаризма Хрущева, годы застоя при Брежневе – мало кто в его положении выдержал бы все трудные испытания тех лет, не сломался, держался с достоинством, сохраняя при этом высочайшую интеллигентность, человеческую простоту и доступность.

Невольно задаешься вопросом: как удалось ему так честно и с такой пользой для страны пройти свой долгий, трудный и богатый жизненный путь?

Мне не приходилось видеть его в работе в сталинские времена, а вот во времена Хрущева, Брежнева я не знаю ни одного случая, чтобы Алексей Николаевич хотя бы в самой незначительной мере унижался перед этими лидерами. Я не знаю также ни одного случая, чтобы он кого-то унизил. Он мог быть строгим, требовательным, совершенно не терпел некомпетентности, но всегда уважал человеческое достоинство. Я не знаю ни одного случая, чтобы он лично, прямо или косвенно, был замешан в каких-либо нарушениях законности или репрессиях в сталинские времена и позднее.