Карточный домик - Майкл Доббс

Коллинридж снова повернулся к Уркхарту:

– «Уикенд уотч» прислали мне приглашение. Они хотят, чтобы я выступил в воскресенье и восстановил равновесие. Я считаю, что должен принять приглашение – и не допустить ни малейшей ошибки! Они обещали, что чушь, напечатанная в «Обзервере», займет не больше десяти минут, а в остальное время речь пойдет о нашей политике и о планах на четвертый срок. Как вы думаете, я должен принять их приглашение?

Фрэнсис не стал высказывать своего мнения. Он с удовольствием предоставил Генри возможность использовать себя в качестве слушателя, в разговоре с которым премьер-министр пытался принять решение и проверял свои аргументы и идеи, рассказывая о каждом своем шаге.

– В нынешние времена человек должен сам принимать решения, – подбодрил его Главный Кнут.

– Хорошо! – вскричал Коллинридж и тут же рассмеялся: – Я рад, что вы так думаете, потому что уже принял их приглашение. – Он сделал глубокий вдох и громко выдохнул через нос. – Ставки высоки, Фрэнсис, и я знаю, что простых решений нет. Но для разнообразия чувствую себя счастливым.

Теперь Уркхарт посмотрел в окно. В это мгновение солнце снова скрылось за тучами, и по подоконнику застучали капли дождя.

* * *

Пенни перевела звонок из офиса Главного Кнута в кабинет О’Нила. Через пару секунд дверь в кабинет аккуратно закрылась, но спустя еще несколько минут секретарша услышала, что ее шеф говорит на повышенных тонах – однако слов она разобрать не сумела.

Затем на ее аппарате замигал огонек, показывающий, что разговор закончился, и в кабинете Роджера воцарилась тишина. Некоторое время Пенни колебалась, но тревога и любопытство заставили ее осторожно постучать в дверь, а потом слегка ее приоткрыть.

О’Нил сидел за столом, обхватив голову руками. Он поднял голову, услышав, как вошла Гай, и она увидела, что у него дикие, выпученные глаза.

– Он… мне угрожал, Пен, – пробормотал мужчина. – Заявил, что если я не стану, он… расскажет всем. Я сказал, что не стану. Я должен изменить файл…

– Какой файл, Родж? Что ты должен сделать? – Девушка никогда еще не видела его в таком состоянии. – Я могу тебе помочь?

– Нет, Пен, ты не можешь мне помочь. Сейчас не можешь… Проклятые компьютеры! – Казалось, О’Нил начал понемногу приходить в себя. – Пенни, я хочу, чтобы ты про все это забыла. Поезжай домой. Я даю тебе выходной на остаток дня. Я тоже… скоро уйду. Пожалуйста, не жди меня, отправляйся домой прямо сейчас.

– Но, Роджер…

– Никаких вопросов, Пен, никаких вопросов. Просто уходи.

Секретарь собирала вещи, и по ее щекам текли слезы. Она не понимала, что происходит, а О’Нил с громким стуком закрыл дверь своего кабинета и запер ее изнутри.

Программа шла своим чередом, и Коллинридж начал расслабляться. Он напряженно репетировал два дня подряд, ему задавали вполне ожидаемые вопросы, и он получил возможность говорить о ближайших годах вдохновенно и уверенно. Глава правительства настоял, чтобы вопросы о Чарли и о статье в «Обзервере» задали в конце – однако опасался, что эти продажные твари не сдержат обещание и на обсуждение акций «Ренокса» уйдет больше десяти минут. Так или иначе, но Генри хотел хорошо разогреться. К тому же после сорока пяти минут обсуждения интересов и светлого будущего страны любой разумный человек посчитает вопросы о Чарли злыми и неуместными.

Сара, сидевшая сбоку, улыбнулась ему, чтобы подбодрить, когда пошел последний блок рекламы, и он показал ей большой палец. Сразу после этого помощник режиссера подал знак, что они снова в прямом эфире.

– Мистер Коллинридж, в последние несколько минут нашей программы я бы хотел обратиться к публикации в «Обзервере» на прошлой неделе, касающейся вашего брата Чарльза и того, что может последовать за обвинением в использовании инсайдерской информации при покупке и продаже акций, – заговорил ведущий.

Премьер-министр с серьезным видом кивнул, глядя прямо в камеру и показывая, что не боится подобных вопросов.

– Насколько я понял, ранее представитель Даунинг-стрит сделал заявление, отрицающее тот факт, что ваша семья имеет отношение к этой истории и речь может идти об ошибке установления личности, – продолжил тележурналист. – Это верно?

– Да, верно. Возможно, моего брата перепутали с каким-то другим Чарльзом Коллинриджем, и у меня нет объяснений невероятной истории, рассказанной «Обзервером». Могу лишь заявить, что никто в моей семье не имел никакого отношения к акциям «Ренокса». Даю вам честное слово. – Генри произнес эти слова медленно, наклонившись вперед к ведущему программы, чтобы придать им еще больший вес.

– Насколько мне известно, ваш брат отрицает, что он открыл адрес «до востребования» в табачной лавке в Паддингтоне.

– Совершенно верно, – подтвердил Коллинридж.

– Господин премьер-министр, ранее на этой неделе один из наших репортеров отправил себе письмо для получения через Чарльза Коллинриджа на тот же адрес в Паддингтоне, который использован для открытия банковского счета. Он выбрал ярко-красный конверт, чтобы его было хорошо видно. Вчера он поехал туда, чтобы его забрать. И мы это засняли. Я бы хотел, чтобы вы посмотрели на экран. Прошу прощения за низкое качество записи, но нам пришлось использовать скрытую камеру, потому что владелец магазина не захотел с нами сотрудничать.

Ведущий развернулся на стуле – так, чтобы вместе с аудиторией посмотреть на большой видеоэкран у себя за спиной. Изображение было зернистым, но достаточно приличным. Генри бросил встревоженный взгляд на Сару и осторожно повернул свой стул. Он видел, как репортер на экране подошел к стойке, вытащил несколько пластиковых карточек из бумажника и принялся объяснять владельцу, что у того должно находиться письмо, отправленное для него по адресу Чарльза Коллинриджа.

Владелец магазина, все тот же грузный и агрессивный мужчина, который обслуживал Пенни несколько месяцев назад, объяснил, что он может отдать письмо только человеку, который покажет соответствующую расписку.

– Сюда приходит множество важных писем, – проворчал он. – И я не могу отдавать их случайным людям.

– Но послушайте, я отсюда вижу свое письмо. Красный конверт.

Не зная, как поступить, владелец лавки повернулся и извлек конверты из нумерованных отделений, находившихся у него за спиной. Писем оказалось три. Он положил красный конверт перед репортером, а остальные два отодвинул в сторону и попытался убедиться в том, что на конверте написано имя Чарльза Коллинриджа, соответствующее предъявленной репортером карточке. В этот момент камера увеличила изображение конвертов. На одном из них стояла печать Банка Турции, а второй был отправлен из отдела рекламной литературы партии, расположенного на Смит-сквер.

Ведущий вновь повернулся к премьер-министру, и у Коллинриджа уже не осталось сомнений, что победное интервью превратилось в открытую конфронтацию.