Ветеран Армагеддона - Сергей Синякин

— Так это он и есть, — тоскливо усмехнулся Лютиков.

— Да ну? — брови собрата по перу полезли на лоб. — Вот это я понимаю — нарвался! От души… Слушай, между нами, это не твое? — Иван Спирин наморщил лоб, секундно задумался и процитировал:

Твое, Владимир Алексеевич?

Лютиков, помедлив, кивнул.

— Тогда понятно, чем ты его так зацепил. Это, я тебе скажу, — нажить врага! Это, мой дорогой, такой враг, что выше крыши! Он ведь не успокоится, пока тебя не закопает!

— Откуда ему это известно? — запечалился Лютиков. — Я ведь эти строчки никому не показывал, даже в редакции не отправлял!

Спирин покровительственно засмеялся.

— Да ты, братец, и впрямь ничего не понимаешь? А откуда в свое время Иосиф Виссарионович знал, что у Осипа Мандельштама в столе стихотворение про кремлевского горца лежит? Тот тоже — ни слухом ни духом, а опомниться не успел, как в Воронеж сослан был, а оттуда еще дальше — на самый крайний Восток. Тот-то хоть и великий, но вождь земной был, а тут — Бог! Понимать надо!

Он покровительственно похлопал Лютикова по плечу.

— Подумай, Володя, время еще есть.

— Ч-черт! — сказал Лютиков. — Ты меня так обхаживаешь, словно это не союз, а адвокатура.

Бежать надо было, бежать! Только вот куда?

— Лютик, ты псих, — сказала муза Нинель и для наглядности даже покрутила пальцем у виска. — То ты от помощи Кердьегора отказываешься, хотя этот бес тебе только хорошего хотел, а теперь сам собираешься кинуться куда глаза глядят. Чего ты всполошился? Вступай в этот самый союз и пиши свои стихи, как раньше их писал. Твой знакомый ведь прав — тусовка своего на растерзание не отдает, если что, они его сами растерзают и клочков не останется!

Нет, с музой Нинель соскучиться было невозможно. Недели не прошло, как она своего подопечного и возлюбленного от опрометчивых шагов предостерегала. И вот — нате вам! Сама теперь уговаривает к Спирину на поклон идти. Где логика?

Муза Нинель усмехнулась.

— Ты же не Голдберг с Аренштадтом, это они где угодно неплохо устроятся, и устроились уже. А ты ведь у меня тихоня, слова в свою защиту не скажешь. Значит, надо чтобы тебя защищали. Этот твой Спирин все правильно говорит, он небесную жизнь понял, когда только ты ее поймешь…

Лютиков и сам себя не понимал. Все было почти как при жизни. Только при жизни Лютиков в Союз писателей рвался, а здесь вся душа его восставала, как организм у пьяницы, пытающего утром опохмелиться.

Романтик вы, Владимир Владимирович!

Вот тут-то душа Владимира Алексеевича Лютикова обмерла и захолодела. Наглость, конечно, но идея-то была великолепная! Дурак бы не догадался, какая идея неожиданно пришла в голову Лютикову, а автор читателя за дурака не держит, автор к читателю относится с уважением и пиететом, поэтому и понимает, что тому уже все ясно. Все в порядке, не детектив же писался, чтобы до последних строк читателя в недоумении и растерянности держать. Да и какие ныне детективы пошли — порой все уже знаешь и понимаешь с самой первой страницы, но читаешь, особенно когда в поезде или в электричке едешь и пытаешься время скоротать. А тут ведь роман о загробной жизни, он ведь сам по себе интересен — каждому хочется узнать, что его ждет за последней чертой. И главное — каждый себе это по-своему представлял, но тем не менее обязательно с долей какой-то романтики. Вот и Лютиков себе это так представлял, а оказалось, что в Раю сдохнуть можно было со скуки и тоски, а интриги здесь завязывались такие — хоть святых выноси!

Уже и архангелы с ним беседовали отечески. Лютиков их слушал внимательно, как же не слушать того, у кого на боку двухметровый меч болтается! Огненный, между прочим. Как у рыцарей джеддаев из американской киносказки «Звездные войны». Только в звездных войнах джеддаи их то и дело доставали, чтобы с врагами помахаться, а у архангелов они спокойно и солидно в ножнах лежали, ждали своего часа, который рано или поздно должен был прийти. Они были мирные люди, но на запасных путях, как пелось в песне лютиковского детства, кое-что имелось и у них.

И все небожители, подобно Спирину, объясняли Лютикову, что интересы райского общества и интересы каждой единичной души должны совпадать. Иначе Царствие Небесное никогда не будет построено.

— Ты не смотри, что пока у бесов дискотеки проводятся, — втолковывал Лютикову архангел Михаил. — Завлекают они глупые души своим образом жизни. А мы не препятствуем пока. До поры до времени. Мирное сосуществование, слышал о таком? Но ведь это не вечность будет продолжаться, сам должен понимать. Зло себя рано или поздно покажет, рано или поздно оно во все зубы оскалится.

Все Лютиков понимал, даже кивал согласно. Только вот не терпела его душа, когда ее в общую обойму загоняют. Лютиков и сам ее не понимал, упрямство было какое-то странное, — то ли смерть его действительно изменила, то ли вся эта мышиная возня там, где должно быть сплошное парение духа, его раздражала.

Мелко это все было для райских высот!

А уж когда Муза пропала…

Не было ее дня три, и Лютиков себе места не находил. А обратиться не к кому было. Собратья литераторы поржут понимающе, еще и подмигивать начнут — знаем причину твоего волнения, не дураки. К херувимам вообще смысла не было обращаться. Это все равно, что сторожевую собаку спросить: кто границу в ночи переходил, что за тать, а она лапами раскинет и заморгает, словно говоря, да откуда я знаю, хозяин. А обращаться выше было себе дороже. Вот Лютиков и ждал, что муза Нинель все-таки объявится. Он даже по-детски загадал про себя: если муза появится в ближайшие дни, то вступать ему, Лютикову, в спиринский Союз поэтов. А не объявится… Про это Владимир Алексеевич даже думать не хотел. Не было в его душе загробного спокойствия без музы Нинель.

Прошла неделя.

Муза так и не объявилась. И где ее искать, Лютиков даже не представлял.

Ну не знал он, где райские педагогические учреждения имеются, чтобы слетать и узнать, что с его вдохновительницей произошло!