Зеркало смерти, или Венецианская мозаика - Марина Фьорато

Зимой фантазии Альдо Савини разгорелись с новой силой: стало ясно, что принципесса беременна. Он видел, что ее живот увеличивается в размерах, а лицо округляется. Однажды он заметил, как, вглядываясь в корабельный журнал и перебросив волосы через лебединую шею, она записывает что-то в тетрадь, лежащую на животе. Сердце у него екнуло. Он, Альдо Савини, защитит ее от мерзкого соблазнителя, кем бы тот ни был. Он поможет ей завершить поиски. Ему нужно думать над прорывом. И однажды его посетила идея.

Альдо заметил, что в последние несколько недель в их поиски вкрался французский элемент: вопросы о судоходстве, о Версальском дворце, о производстве стекла в Париже, о дворе Короля-Солнца Людовика XIV. И тут Альдо осенило, что, если принципессу интересуют королевские дворы Европы XVII века, ей поможет один вездесущий уроженец их родного города.

Посол Венеции.

Принципесса сильно взволновалась, когда он показал ей документы. Прочитав их трижды, она отнесла подшивку писем к своему столу так поспешно, что он испугался за нее, ведь срок ее беременности был уже немалым. Она упросила его сделать копию, и он согласился: взял документы в святая святых, где стояли специальные сканеры и принтеры, дорогие машины, умевшие снимать копии с самого ветхого пергамента с помощью инфракрасной лазерной технологии. Грубые офисные ксероксы для таких целей не годились. Альдо Савини принес копии принципессе. Она прижала их к животу обратной стороной, словно не хотела, чтоб их прочел ребенок. Леонора выглядела взволнованной, но не слишком счастливой. И все же, будучи хорошо воспитанной, она одарила библиотекаря лучезарной улыбкой.

— Благодарю вас, синьор Савини, — сказала она.

Он вздернул очки, набрался храбрости, но она уже отвернулась, прежде чем он успел пробормотать: «Альдо».

Она его не услышала и пошла прочь, о чем-то глубоко задумавшись. Рыцарь Альдо Савини больше никогда ее не видел.

Когда Жюль Ардуэн-Мансар, главный архитектор Версаля, показал стеклодуву план того, что он назвал Зеркальной галереей, даже Коррадино подумал поначалу, что это невозможно. В помещении следовало установить двадцать одно огромное зеркало, каждое из двадцати одной части. Фаски не предусматривались, зеркала должны выглядеть сделанными из единого полотнища. Более того, в каждом зеркале должно отражаться окно, находящееся напротив, чтобы игрой уличного света создать, по выражению Жюля Ардуэна-Мансара, самое светлое помещение в мире. Потолок галереи украсят фрески, аллегорически изображающие жизнь короля и славные подвиги Франции. Фрески поручили королевскому художнику Шарлю Лебрену и его помощникам.

Лебрен постоянно присутствовал в зале. Он расспрашивал Коррадино о направлении света, об угле отражения и о том, какое воздействие окажет свет на его фрески. Удивительные фрески Лебрена постепенно оживали. Наверху запорхали голуби, из кучерявых облаков высунулись гологрудые красотки. Они наблюдали за триумфальным проездом золотой кареты короля. Коррадино оценил талант художника, но понял, какая ответственность легла на его плечи. Его зеркала должны отразить великолепие фресок.

Галерею посетил и ландшафтный архитектор Андре Ленотр: он хотел знать, как отразится в зеркальных стенах его искусство.

Несмотря на опасения, Коррадино признал, что получил всю помощь, какая потребовалась. Он консультировался со столярами и каменщиками, парижские математики выдали ему точные замеры помещения. Стекловарня, построенная рядом с дворцом, была отлично оборудована. Жак Шовире усердно трудился и делал заметные успехи. Коррадино научил Жака своим секретам, и мальчик расцвел. Вместе мастер и подмастерье создавали все более крупные стеклянные полотна. Коррадино отправлял на переплавку все меньше работ Жака, и к концу первого месяца мальчик сделал свое первое сносное зеркало.

Вечером Коррадино возвращался в хорошо обставленный дом в соседней деревне Трианон. В доме было шесть комнат и маленький огород. Коррадино дали служанку. Такой роскоши он не знал с тех пор, как ребенком покинул палаццо Манин. Коррадино начал расслабляться, впервые за многие годы почувствовал, что за ним не следят. Иногда на закате он стоял в саду с бокалом хорошего французского вина и смотрел, как растет огромный дворец. Он думал о Леоноре и был почти счастлив.

Но ощущению свободы не суждено было продлиться долго.

Настал знаменательный день, когда в галерее установили первые зеркала. Коррадино стоял, скрестив руки, и наблюдал, как встает на место очередное зеркало. За этим процессом следило порядочно людей, но только избранных, включая Жюля Ардуэна-Мансара и Ленотра. Когда монтаж завершился, все были вознаграждены. Толпа отступила и застыла, уставившись на стену. Перед ними возвышались высокие чистые зеркала, они казались самим светом, пойманным в золотые рамы. Зрители видели не только собственное отражение, но и наполовину законченный сад, и наполовину заполненные водой озера, и все пространство, насколько хватало глаз. Перед ними было истинное чудо. Все представляли, какое же чудо их ожидает, когда зал будет полностью закончен. Никто не двигался, не в силах оторвать взгляд. Разговоры смолкли. Причиной тому стало не только восхищение мастерством стеклодува, но и монаршее присутствие: в зал вошел король.

Людовик приблизился к зеркалу, и все собравшиеся низко поклонились. Коррадино тоже поклонился. У него сильно билось сердце.

Одобрит ли мою работу капризный король?

Взгляд опущенных глаз Коррадино перескочил с королевских туфель на башмаки его спутника. Это были баута с красными шнурками, их продавали только на Риальто.

Венецианские туфли.

У Коррадино волосы встали дыбом. Он не осмеливался поднять глаза, но люди вокруг выпрямились, и он нырнул в толпу. Ардуэн-Мансар и Ленотр выдвинулись вперед. Король заговорил. Кровь в ушах шумела так громко, что Коррадино не сразу расслышал слова Людовика.

— Ну как, посол, pas mal, hein?[82]Возможно, даже вам придется признать, что когда мой маленький château будет закончен, он поспорит с вашими дряхлыми palazzi?[83]

Посол вежливо поклонился, но Коррадино заметил, что выражение его глаз холодно и настороженно. Он немного знал этого человека, отпрыска венецианской семьи Джулини. Много лет назад тот служил атташе при Арсенале, когда отец Коррадино торговал на Балтике. В то время Джулини был неразговорчивым, но очень умным юношей. Вероятно, он сделал карьеру благодаря влиятельной семье, впрочем, его интеллект соответствовал занимаемой должности. В лучшем венецианском бархате и шелках, с аккуратно подстриженными волосами и бородой, посол выглядел не щеголем, а уверенным, знающим и очень опасным человеком.