Коллонтай. Валькирия и блудница революции - Борис Соколов

Норвегия в 1924 году признала Советский Союз, но обусловила признание de jure предоставлением ей ряда концессий и закупкой новой партии рыбы. В связи с заключением соответствующего договора Коллонтай побывала у Сталина, который полностью одобрил ее работу. "Уходя от Сталина, — записала она в дневнике, — бегу, не дождавшись лифта, по лестнице с чувством величайшего счастья и благодарности". А вернувшись из Москвы, сказала Боди: "Борьба за власть будет жестокой, продлится несколько лет, и повторится пример французской революции. Очень скоро Сталину придется прибегнуть к насилию, чтобы ИХ победить, и он прибегнет, будьте уверены. Ничто его не остановит". Непохоже, что в тот момент Александра Михайловна будущее сталинское насилие осуждала. Скорее считала необходимым и неизбежным.

Александра так разволновалась, что ночью у нее начался сильный сердечный приступ, осложненный острой почечной коликой. Коллонтай запретила Боди вызвать "скорую помощь" и о чем-нибудь сообщать в полпредство. Дождавшись утра, она сама позвонила Эрике. Под величайшим секретом ее устроили в частную клинику, а Боди объявил сотрудникам, что Коллонтай переутомилась и просит ее не беспокоить. Сотрудники не поверили и стукнули в Москву. Литвинов телеграфировал: "Немедленно сообщите что случилось". "Спасибо за беспокойство полностью выздоровела", — ответила Коллонтай, хотя до выздоровления было далеко. Она объяснила Боди: "ОНИ ТАМ рады не рады, если я заболею. Пришлют какого-нибудь интригана — временно меня заменить. А временное станет постоянным".

Александра Михайловна понимала, что в стране творится что-то неладное, но исправить ничего не могла. 14 февраля 1924 года она записала в дневнике: "Нет, женотдельская работа и агитация на фронте или в Наркомсоцобесе куда приятнее, чем эти сложности, заминки и вечные волнения в дипработе". Но на самом деле именно дипломатия стала ее стихией, и на этой работе она по-настоящему нашла себя. Здесь очень пригодился опыт общения с социал-демократическими лидерами, которые, кстати сказать, потом оказались у власти в Норвегии и соседних Швеции и Финляндии.

25 апреля Коллонтай с похвалой вспомнила епископа Отенского: "Я уже убедилась в правоте слов Талейрана, что в дипломатических вопросах чрезмерное усердие, совершенство в обладании благами — способность, благодаря которой ее обладатели управляют сами собой, и спешка часто ведет к плохому".

Пришел циркуляр со списком запрещенных книг, которые требовалось изъять из посольской библиотеки. В списке, среди прочих — Библия, Коран, Шопегауэр и даже Жюль Верн, чья фантастика считалась слишком безыдейной. Коллонтай иронически отметила в дневнике: "Меня пока там нет. Буду".

Дыбенко прислал свою книгу "Мятежники" — рассказ о том, как лихо он расправлялся с восставшими "братишками" в Кронштадте. Книга имела посвящение: "Эти воспоминания посвящаются другу и соратнику на революционном поприще Александре Михайловне Коллонтай". Вероятно, эту книгу писала уже Валентина. А на своей книге про свободную любовь Александра сделала дарственную надпись: "Марселю Боди — незаменимому соратнику, ценному советнику, очень дорогому другу".

Тем временем Валентина Стафилевская продолжала писать Коллонтай: "Шурочка меня спрашивает, в чем мое призвание? Я всем увлекаюсь, но, к стыду своему, ни до чего не дошла. А потом Шурочка мне напишет еще чем заниматься и какой язык лучше изучить. Спасибо, спасибо, милая, я получила ваш журнал мод. Какой интересный! Там такие славные шляпы и воротник один мне очень понравился, так что я хочу уже его позаимствовать. Такой пикантный и сзади ленточки. А прически какие! Но все не домашние, а куда же у нас ходить?

У нас большое хозяйство. Огороды полоть надо. Пропади три курицы, тщетно искали их. Посадили с Павлом рассаду капусты, окапывали малину. Взошли огурцы. Теленок уже большой, беленький, такой кудрявый, как Павел. Завтра начинаю его отпаивать отваром льняного семя, а то Павел сердится, что молока много выпивает. Шурочка, знаете чего еще хочется? Угостить Вас своей домашней сметанкой с творогом, так густо залить и засыпать сахаром. Шурочка, я знаю, сладкоежка, как бы Вас угостить? Я люблю свою сметану и прозвана Павлом сметанщицей, но к конфетам я в противоположность Шурочке безразлична ".

"Хочется, чтобы Вы были близко-близко, такая тепленькая и чтобы слышать Ваш голос. Вот Вы описали ночную Христианию. Ведь как музыка. Только знаете, Шурочка, мы письмо читали вместе с Павлом и, когда он прочел, что Вы проводите эти чудные вечера с М.Я. [Боди], ревнивые искры так и запрыгали в глазах. Я заметила это. Я всегда говорю Павлу, что он большой эгоист. Вот мне даже стыдно, что Вы считаетесь со мной (в письме Вы так много об этом пишете), а ведь он об этом никогда не думает. И когда от этой обиды я часто плачу, то он мне говорит, что у меня "просто глаза на мокром месте". И я теперь часто и с ужасом думаю, какая бы "постоянная драма" была у нас, если бы Павел узнал, ну например, что Вы встретили человека, который бы Вам нравился и стал бы Вашим мужем. Что бы тогда было, даже страшно подумать. Тепленькая наша Шурочка, напишите, что Вы делаете, над чем работаете, как проводите дни".

Александра вежливо отвечала:

"Дорогая Валя , с большим интересом прочитала о Ваших хозяйственных заботах У меня тоже работы хватает. Например, за последние три дня два официальных обеда, два деловых завтрака, четыре интервью, выезд на фабрику сардинок и бессчетное количество телефонных разговоров. В ближайшие дни предстоит обед у германского посла и чай у шведского. Много встреч с артистами, художниками, музыкантами.

Вы спрашиваете, милая Валя, что я читаю, что нового в театрах. Ибсена, конечно, прежде всего. Гамсуна, Стриндберга. Юхан Стриндберг — шведский писатель, но его очень любят и в Норвегии, и во всем мире, он ярко показал гнилую сущность мещанства. Очень интересен драматург Хельге Крог, продолжающий традиции Ибсена, он ярко показывает деградацию буржуазной семьи и убожество мещанской морали. Можно отметить и творчество Сигрид Унсен, чьи исторические романы овеяны духом романтики. Любопытна философская драма Вильденвея "Движение по кругу". В музыке кроме Грига конечно, безраздельно царит Свенсен. Интересен и Хурум, у него очень ощутимы влияния музыкального импрессионизма. И конечно, Вален, сумевший преломить принципы так называемой новой венской школы. А вот своего балета у норвежцев почти нет, балеты здесь ставит русский танцовщик Тарасов, он живет здесь еще с довоенной поры. Читаю певцов утонченного индивидуализма — Гауптмана, Гамсуна, Уайльда, Рескина ".

6 апреля 1924 года Александра Михайловна с обидой сообщала Зое Шадурской из Христиании: "На днях получила книжечку: женское движение, организация работниц в России. Исторический очерк. Сознательно — всюду опущено мое имя. А составляли — свои… Ученицы, соратницы… И было больно до отчаяния. Не укол самолюбия. Боль глубже. Клевета на историю, искажение действительности, правды жизни…"

К счастью, данный факт не означал опалы. Имя Коллонтай не было под запретом. Но вышедший в 1924 году сборник ее художественных произведений "Любовь пчел трудовых" подвергся суровой партийной критике. Один из рецензентов писал: "Как могла она так долго считаться одним из вождей не только русского, но и международного женского коммунистического движения? Встает невольно вопрос: почему она имеет еще до сих пор читателей, читательниц и почитателей? Почему идеалистическая фразеология по форме и архиинтеллигентское содержание ее произведений могли увлекать и нравиться даже рабочей среде? Почему эта Жорж Санд XX века, опоздавшая своим появлением на полстолетие и копирующая свой оригинал так, как фарс копирует трагедию, могла быть властительницей дум женской части пролетариата, совершившего величайшую революцию в мире и указывающего путь к освобождению пролетариата других стран?"