Дни Солнца - Андрей Хуснутдинов

– Какую еще роль?

– Ступеньки для коронования Даниила.

Александр, чувствуя вкус крови в носоглотке, запрокинул голову.

– Это… какая-то чепуха.

Человечек пристукнул по подлокотникам.

– Смотрите сами. То, что комитет планирует на третий или четвертый год брака, это отложенное чудо, рождение наследника, происходит сразу. И безо всякого комитета.

Александр прижал ногтем отставший уголок пластыря на щеке.

– И что?

– А то, что комитет понял, какую новую фигуру имеет за доской. Да и мудрено было не понять, когда его люди вычищаются со всех постов или получают собачьи лимиты по должностям, а Даниил удаляется в такое подполье, что два года до него не могут достучаться даже кредиторы… – Человечек обмахнул пятерней глаза, как бы рассеивая пелену, и рассмеялся: – Только ведь они и в самом деле уверовали в чудо! Не в то, что их облапошили, а в самое настоящее, без дураков!

– В какое еще чудо?

– А в такое, что где-то в сейфе лежит документ, и из него следует, что ваше существование невозможно, что вас – нет.

– Какой документ?

– Справка о бесплодии государя.

Александр зажмурился.

– …И вот, допустим, мать не уверена в правах сына, – рассуждал человечек, подойдя к гобелену и перебирая косички бахромы. – И даже знает о справке. И тут бах – площадь Богородицы. Зачем комитету стрелять, когда у него имеется оружие куда серьезней – нотариальная печать? Но, если знать, что отец господина крон-майора обвинял в измене особу, причем с пленкой, где эта особа, пусть и в подпитии, заявляет, что государя отравили за отказ папе…

– Господин советник не пьет, – возразил Александр.

– Я и не говорю о нем.

– Андрей?

Человечек снял с гобелена невидимую ниточку.

– Нет, что вы.

– Да кто же?

– Князь Ферзен.

– Час от часу…

– В Иване видят желание Государыни укрепить ветвь рода. Но Иван призван не так подкрепить ветвь, как уничтожить печать. И этот план работает, пока его высочество не оказывается в госпитале. И так призрак печати является снова. И как тают надежды ее величества на врачей, так растет вера в чудо. И что ж?.. – выпучился человечек.

– И что?

– Чудо происходит. Можно сказать, въезжает во Дворец.

– Въезжает?

– Да.

– Вы о чем?

– О рейсовом автобусе.

Александр распустил воротник.

– Значит, все было подстроено.

– Да.

– Как именно?

– Автобус угнали не с маршрута, а из парка, и всплыл он не на маршруте, а у Дворца. С заложниками работал Факультет, в полиции по ним нет ничего, и значит, это тоже факультетские. Пассажиры были мертвы еще до штурма, захватчик не вооружен, девушка – без сознания до того, как попала в автобус.

– Откуда она взялась вообще?

Человечек потянул за косичку бахромы, так что гобелен перекосился.

– Оттуда, где была спецмиссия, но не сразу.

Александр смотрел на гобелен.

– Так миссия была проведена?

– Все, что происходило эти двадцать лет, вся эта каша с пушками и соборами – служила только прикрытием для миссии. Которую в конце концов протащили у нас под носом.

– А почему девушку не могли увезти на автобусе оттуда, с миссии?

– Потому что этому провалу почти полгода.

– Но, если ее удалось увезти, отчего же провал?

– Я, видать, неправильно… – Человечек уперся плечом в стену… – Мы прошляпили спецмиссию – это провал. Но провалом-то все кончилось и для комитета.

– И в чем тут чудо?

– А в том, что она – в одиночку – спустила в трубу все двадцать лет, все миллиарды комитета и сам комитет, который уже праздновал победу.

Александр едва успел подхватить отлепившийся на лбу кусок пластыря, прижал его снова и так и сидел, приставив палец к голове.

– Но разве ваше чудо… разве это не значит, что она и была целью миссии?

– Цель миссии комитет и не скрывал. Слишком это было… ни в какие ворота. – Человечек говорил вполголоса, но разборчиво, как будто обращаясь к кому-то еще. – Поэтому если мы и ждали чуда, то так, как ждем его от фокусника, когда знаем, что это только то, чей секрет остается за кулисами. Вот, например, номер с нашими святейшествами. Вот представьте: мятеж, эхо, стрельба, кровь на перилах… И вот мы спрашиваем: это знамение Сына Человеческого? Да, говорят, оно. Ладно, ну, а что Он Сам? Как нам понять, что не чародей какой-нибудь?.. О, чего тут только не возникает! И золотой пояс, и волосы белее снега, и прочее. Но вот святейшества призываются на спецмиссию. Сказать: Он – не Он. Поясá и прочее сдувает в мгновение ока. Да что там – самих батюшек комитет теряет из виду насовсем, а мы находим через неделю. Один полностью свихнулся в собственной богадельне, другой упился до чертей в борделе. Тогда многие решили, что зря мы ввязались в дело. Комитет заварил кашу, пусть бы и расхлебывал. Ведь нам даже пришлось хоронить его людей, которые перестреляли друг друга. Но Факультет – это система допусков. И те, кто был в курсе всего, держали свои сомнения при себе. Тут-то и случается – чудо.

– То самое?

– Да. Полгода, пока нахождение девушки неизвестно, – не происходит ни-че-го. Ну, верней, ничего из того, чего мы ждали от провала… Чудо. Тот самый секрет за кулисами. Мы, ей-богу, были как дети, которые нашкодят, смотрят на осколки и ждут взрослых. И то, что за дверью, что осаживает нас, – вот чудо. Да. Но тогда стали проговариваться о совсем уж черт знает… Говорили – я передаю своими словами, – что боятся не фигуральной кары, не этих достоевских бездн, а чего-то в духе того, что моря сделаются кровью или явится саранча с человеческим лицом. Раньше об этом никто ни сном ни духом, но после записей с батюшкой, где тот стоит перед зеркалом и видит себя мальцом, которому Иисус завещает царство небесное, после экспертизы по агентам, которые перебили друг друга, почему бы не быть саранче?

– Все это понятно, – сказал Александр, мало что понявший и решивший, что человечек не говорит обещанного и то ли раззадоривает себя перед тем, как перейти к главному, то ли вообще старается избежать его. – Но мы же не о том. При чем тут она?

– Она… Ее и вырывают во Дворец как последнюю соломинку.

– Вырывают?

Человечек поправил гобелен.

– В госпиталь. А вы думали, к вам?

– А зачем?

– За несколько дней до автобуса у его высочества нашли опухоль мозга.

Александр глядел в темное от падавшего снега окно. Где-то в задних комнатах звонил телефон.