Застигнутые революцией. Живые голоса очевидцев - Хелен Раппапорт

В этой вновь обретенной атмосфере суматошного, но товарищеского единения, когда все наслаждались странным и непростым новым ощущением равенства, когда никто никому ничего не приказывал, Александр Керенский, видная фигура во Временном комитете Государственной думы, неоднократно предпринимал попытки призвать собравшихся солдат и рабочих восстановить хоть какое-то подобие воинской дисциплины. По словам посла Палеолога, депутаты Государственной думы были «совершенно ошеломлены масштабами анархии в армии»{434}. «Они никогда не представляли себе революцию в таком виде, – писал он. – Они надеялись направлять ее и удерживать в определенных границах с помощью армии», но это было абсолютно невозможно. Как отметил Палеолог в тот же день в своем дневнике, «войска в настоящее время не признают никаких командиров и распространяют террор по всему городу». Не желая возвращаться в свои казармы к своим прежним командирам, многие из них «отдавали оружие толпе и безучастно шатались по улицам, наблюдая за ходом сражения»{435}.

К концу дня вероятность того, что Временный комитет Государственной думы восстановит контроль над строптивыми остатками армии, еще более уменьшилась, поскольку в борьбе за первенство Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов издал Приказ № 1 по Петроградскому гарнизону, который был призван решить самые наболевшие солдатские вопросы. Было объявлено об отмене в армии всех званий, отменялось отдание чести офицерам и их титулование, к рядовым теперь следовало обращаться на «вы», а не на унизительное для них «ты». Кроме того, отныне все российские воинские подразделения и части подчинялись многочисленным выборным солдатским и матросским комитетам, подотчетным Петроградскому Совету, а не Государственной думе{436}.

В ночь с 28 февраля на 1 марта было очень морозно, температура резко упала до минус 26 градусов по Цельсию, это сопровождалось сильным снегопадом (выпало 10–15 сантиметров снега). Наутро над городом повисло серое и хмурое небо, снег продолжал идти весь день, приглушая отдельные крики и звуки спорадических перестрелок. Сильный мороз преобразил почерневшие остовы сгоревших зданий с «длинными сосульками, свисавшими с карнизов». Повсюду стоял запах гари, «в воздухе носился пепел»{437}.

Флоренс Харпер и Дональд Томпсон шли из гостиницы «Астория» к американскому посольству, чтобы понять ситуацию. «За исключением разбитых окон и лошадиных трупов, лежавших на улицах, не было никаких признаков недавних беспорядков», – отметила Флоренс Харпер{438}.

В самом деле, вставшего достаточно рано встречала «мягкая, безупречная белизна», накрывшая улицы и временно скрывшая от глаз мусор, стреляные гильзы и пятна крови – следы пяти дней кровопролития и насилия. Лейтон Роджерс также вышел взглянуть на обстановку: «Разбитое стекло зеленело на снегу; в окнах, даже если они не были разбиты, виднелись аккуратные отверстия. Двери были расщеплены и изрешечены свинцом. Здания словно переболели оспой: там, где пули попадали в кирпич и штукатурку, от стен отбивались куски размером с тарелку. Огромные часы на торце здания компании «Зингер» (единственного современного присутственного здания в Петрограде) хотя и были по-прежнему ярко освещены, но остановились примерно день назад, получив три пробоины в механизме. Там и сям лежали лошади или стояли брошенные автомобили, поврежденные в ходе перестрелок или в результате столкновения»{439}.

Ночью расклеили объявления, призывавшие всех «сознательных граждан» принять участие в восстановлении порядка. Честер Свиннертон был поражен тем, с каким удивительным присутствием духа россияне пытались вернуться к нормальной жизни. Он и его банковские коллеги «вышли сделать несколько снимков». Их прогулка вверх по Литейному, где два дня назад происходили беспорядки, «вначале была легкой и приятной». Но едва они прошли метров тридцать, «как раздалось: «Тра-та-та-та!» – это за углом дома загрохотал пулемет. Мы вместе со всеми, кто оказался рядом, нырнули в ближайший двор». Их русские спутницы «мертвой хваткой уцепились за наши руки», но уже ровно через минуту «вновь выглядывали наружу». «Совершенно невозможно справиться с русским любопытством, – писал Свиннертон позднее. – [Русские] демонстрируют восхитительную беспечность и пренебрежение опасностью. Маленькие дети будут совершенно спокойно прогуливаться во время перестрелки, смеясь и играя, как обычно». Он спросил двух мальчиков, не опасно ли было идти к Невскому проспекту.

– Нет, вовсе не опасно.

– А там не стреляют?

– Ну да, постреливают.

– И кого-нибудь убили?

– Ну да, кого-то убили, но там все в порядке{440}.

Поздно вечером 1 марта и в ночь на 2 марта Флоренция Харпер все еще слышала стрельбу из пулемета из Исаакиевского собора. Огонь оттуда велся в течение последних нескольких дней, но в эту ночь группа казаков взяла собор штурмом и обнаружила там сорок полицейских, укрывшихся в подвале. Измученные бессонницей и преследованием, которое продолжалось несколько дней, полицейские приняли здесь последний бой. Покончив с ними, казаки нашли на крыше шесть пулеметов и «месячный» запас боеприпасов{441}.

Революция теперь была полностью в руках народа, и к четвергу порядок был наконец-то восстановлен. Для охраны спокойствия создавались отряды милиции – из студентов, которые патрулировали улицы, надев нарукавные повязки и имея под своим началом трех или четырех солдат. Пожары прекратились; выпущенные из тюрем опасные преступники вновь были пойманы и водворены обратно. По приказу думского комитета милиция разоружила многих вооруженных до зубов гражданских лиц. Пьяные арестовывались, на улицах расклеивались многочисленные призывы «с просьбой ко всем товарищам воздержаться от спиртного»{442}. Офицерам, перешедшим на сторону революции, вернули оружие и направили в свои полки с задачей восстановить там дисциплину. Был обеспечен контроль над вооруженными автомобилями, нахождение которых на улицах представляло серьезную опасность. Эти машины останавливала милиция, забаррикадировав дорогу, и им разрешалось продолжать движение только при наличии официальных документов – в противном случае их сразу же конфисковали{443}.