Слишком много и всегда недостаточно - Мэри Л. Трамп

Мы не спрашивали о том, какая доля (в денежном выражении или в процентах) нам в ней принадлежит, нам просто хотелось получить гарантии, что те активы, которыми мы уже располагаем, сохранятся и в будущем, и понять, как Мэриэнн, Дональд и Роберт собираются распорядиться наследственной массой (с учетом ее огромных размеров). Как душеприказчики и, вместе с Элизабет, единственные бенефициары, они имели широкую свободу действий в этой области, но Роб продолжал отвечать уклончиво.

На нашей последней встрече в баре гостиницы Drake на углу 56-й улицы и Парк-авеню стало очевидно, что до Роберта дошло, что отступать мы не собираемся. Раньше, несмотря на все сказанные им в наш адрес гадости, он сохранял видимость дружелюбного отношения в духе «Эй, ребятки, я просто посланник». В тот день он напомнил, что дед терпеть не мог нашу маму и боялся, что его деньги попадут к ней в руки.

Это могло вызвать лишь смех, потому что вот уже более двадцати лет моя мать жила в соответствии с поставленными Трампами условиями, соблюдая их до последней буквы. Она жила в той же самой довольно запущенной квартире в Jamaica; суммы ее алиментов и пособий на детей очень редко повышались, и тем не менее большего она никогда не просила.

А теперь Фред оставил нас без наследства, просто потому что мог это сделать. Нашим попечителям – Мэриэнн, Дональду, Роберту и Ирвину Дурбену – полагалось нас защищать (по крайней мере, в финансовом плане), но было очевидно, что они совершенно в этом не заинтересованы, особенно если они должны были нас защищать за свой собственный счет.

Роберт наклонился вперед, внезапно став серьезным. «Послушайте, если вы не подпишете это завещание, если вы решите с нами судиться, мы обанкротим Midland Associates, и вы до конца своих дней будете платить налоги с денег, которых у вас нет».

После этого говорить уже было не о чем. Либо мы с Фрицем сдадимся, либо будем бороться. Выбор был не из приятных.

Мы посоветовались с Ирвином, которого считали своим единственным оставшимся союзником. Он был возмущен тем, как плохо дед обошелся с нами в своем завещании. Когда мы рассказали ему об ответе Роберта на вопрос о Midland Associates и о нашей доле в других предприятиях Трампов, он сказал: «Одна лишь ваша доля в аренде земли под зданиями Shore Haven и Beach Haven бесценна. Если они ничего не собираются для вас сделать, вам нужно с ними судиться».

Я понятия не имела о том, что такое аренда земли, не говоря уже о своей доле в этих домах, но значение слова «бесценный» я знала. И доверяла Ирвину. Основываясь на его рекомендациях, мы с Фрицем приняли решение.

После всех этих месяцев Уильям все еще оставался в больнице, и они с Линдой были очень взвинчены. Я сказала им, что займусь этим вопросом сама, и в тот же день позвонила Робу.

«Так вы что-нибудь можете для нас сделать, Роб?» – спросила я.

«Подпишите завещание, и посмотрим».

«В самом деле?»

«Ваш отец умер», – сказал он.

«Я знаю, что он умер, Роб. Но мы – нет». Меня тошнило от этого разговора.

Он помолчал. «Мы с Дональдом и Мэриэнн всего лишь исполняем волю отца. Ваш дед не хотел, чтобы тебе, или Фрицу, или в особенности вашей матери хоть что-нибудь досталось».

Я сделала глубокий вздох. «Это путь в никуда, – сказала я. – Мы с Фрицем собираемся нанять адвоката».

Тут Роберта переклинило. «Да делайте, на хрен, что хотите!» – проорал он и бросил трубку.

На следующий день, вернувшись домой, я обнаружила на автоответчике сообщение от бабушки. «Мэри, это твоя бабушка». Она была очень лаконична. Она никогда так себя не называла. Всегда только «бабуля».

Я сразу ей перезвонила.

«Твой дядя Роберт говорит, что ты и твой брат судитесь за двадцать процентов доли наследства вашего деда».

Я была ошеломлена и не могла ей сразу ответить. Ясно, что Роб нарушил наше соглашение и рассказал бабушке свою версию того, что мы обсуждали. Но мое внимание привлекло также и то, что бабушка говорила так, как будто наше желание получить долю наследства нашего отца было каким-то неправильным и неприличным. Я была совершенно сбита с толку – где верность, где любовь и где пределы того и другого? Я считала себя членом семьи. Я глубоко заблуждалась.

«Бабуль, мы ничего не просили. Не знаю, что тебе сказал Роб, но мы ни с кем не судимся».

«Лучше бы вам этого не делать».

«Мы просто стараемся в этом разобраться, только и всего».

«Ты понимаешь, чем на момент смерти владел твой отец? – спросила она. – Дыркой от бублика, вот чем».

Наступила пауза, а затем раздался щелчок. Она повесила трубку.

Ясидела с телефонной трубкой в руке, не зная, что делать дальше. Это был один из тех моментов, которые меняют все – и то, что было раньше, и то, что придет потом, – и он был слишком велик, чтобы его осмыслить.

Я позвонила брату и разрыдалась, как только услышала его голос.

Он позвонил бабушке, чтобы попытаться объяснить, чего мы хотели бы на самом деле, но у них состоялся практически такой же разговор. Хотя прощальная колкость для него была немного другой: «Перед смертью у твоего отца ветер в карманах гулял». В мире моей семьи лишь это имело значение. Если единственной ценностью являются деньги, они и становятся мерилом достоинства людей; тот, кто, подобно отцу, в этом смысле мало чего достиг, не стоил ничего – даже если он и оказался твоим сыном. Более того, если мой отец умер без гроша, его дети не могут ни на что претендовать.

Мой дед имел полное право изменить свое завещание по собственному усмотрению. Мои дядюшки и тетушки имели полное право неукоснительно следовать его инструкциям, несмотря на тот факт, что никто из них не заслужил свою долю состояния Фреда в большей мере, чем мой отец. Если бы не случайность рождения, никто из них не стал бы мультимиллионером. Прокуроры и федеральные судьи обычно не владеют коттеджами в Палм-Бич стоимостью в 20 миллионов долларов. Помощники руководителя не имеют загородных домов в Саутгемптоне. (Хотя справедливости ради стоит отметить, что Мэриэнн и Элизабет единственные из детей, кроме моего отца, работали за пределами семейного бизнеса.) И все же они вели себя так, как будто заработали каждый пенни из состояния моего деда, и деньги были так тесно связаны с их самооценкой, что возможность лишиться хотя бы малой их части совершенно не рассматривалась.

По совету Ирвина мы обратились к Джеку Барноски, партнеру в Farrell Fritz, крупнейшей юридической фирме в округе Нассо. Джек, производивший впечатление напыщенного и самодовольного человека, согласился заняться нашим делом. Его стратегия заключалась в том, чтобы доказать, что завещание моего деда, написанное в 1990 году, недействительно: на момент его подписания Фред Трамп не был в здравом рассудке и действовал под неправомерным воздействием со стороны своих детей.