Слишком много и всегда недостаточно - Мэри Л. Трамп

«Может быть, ее английский не слишком хорош», – предположила я.

«Нет, – презрительно усмехнулся он. – Она знает, зачем она здесь». Ясно, что не из-за блестящих навыков собеседницы.

Как только я присела, Дональд начал рассказывать Мелании о том времени, когда он нанял меня писать «Искусство возвращения», а затем с жаром принялся рассказывать свою версию моей трагической истории «возвращения с того света». Он полагал, что это нас объединяет: мы оба опустились на самое дно, а затем каким-то образом вернулись на вершину (в его случае) или просто назад (в моем).

«Ты же бросила учебу, так?»

«Да, Дональд». Именно так я и хотела быть представленной человеку, которого никогда не встречала. Я также удивилась, что ему об этом вообще известно.

«Какое-то время все было плохо, а затем она начала принимать наркотики».

«Эй, полегче!» – всплеснув руками, сказала я.

«Правда?» – внезапно проявила интерес Мелания.

«Нет, нет, нет. Я никогда в жизни не употребляла наркотики».

Он скользнул по мне взглядом и улыбнулся. Эффекта ради он приукрасил свой рассказ и знал, что я это понимаю. «Она была совершенно пропащей», – сказал он, еще шире улыбаясь.

Дональд обожал истории возвращения и понимал, что чем глубже дыра, из которой ты выбираешься, тем более ценным будет триумфальное возвращение. Именно так он и воспринимал свою собственную историю. Объединив эти два события – мой уход из колледжа и его приглашение написать книгу (сдобрив свой рассказ вымышленной наркотической зависимостью), – он состряпал более красивое повествование, в котором он каким-то образом стал играть роль моего спасителя. Конечно, между моим уходом из колледжа и его приглашением написать книгу я снова вернулась к учебе, окончила ее, получила степень магистра – и все это без каких-либо наркотиков. Однако прояснять ситуацию не имело ни малейшего смысла, как, впрочем, и обычно. Целью его историй было всегда не столько рассказать о ком-то еще, сколько продемонстрировать себя; и к тому времени, как раздался звонок в дверь, он, возможно, уже и сам поверил в свою версию событий. Когда мы встали, чтобы поприветствовать новых гостей, я поняла, что Мелания за все наше время вместе произнесла всего одно слово.

11 июня 1999 года мне позвонил Фриц, чтобы сообщить, что дедушку забрали в Еврейский медицинский центр Лонг-Айленда – еще одну больницу в Куинсе, которую многие годы спонсировали дедушка и бабушка. Он сказал, что, скорее всего, это конец.

Я приехала и обнаружила, что палата уже заполнена народом. Бабушка сидела на единственном стуле у кровати; Элизабет стояла рядом с ней, держа руку дедушки.

Поздоровавшись, я встала у окна рядом с женой Роберта, Блейн. Она сказала: «Сейчас мы должны были быть в Лондоне с принцем Чарльзом». Я поняла, что она говорит со мной, что она делала очень редко.

«Ух ты», – ответила я.

«Он пригласил нас поиграть с ним в поло. Не могу поверить, что мы отменили поездку». Она говорила очень раздраженно и не делала ни малейших попыток понизить голос.

Я могла бы затмить ее историю. Через неделю должно было состояться мое бракосочетание на пляже в Мауи. Никто из семьи не знал; к моей личной жизни они были полностью равнодушны (когда было необходимо, я просила какого-нибудь друга сопровождать меня на семейное мероприятие, где требовались пары) и никогда не расспрашивали о моих спутниках или отношениях.

За пару лет до этого мы с бабушкой говорили о похоронах принцессы Дианы, и, когда она с некоей горячностью сказала: «Какой позор, что они позволили этому мелкому гомику Элтону Джону петь на церемонии», я поняла, что лучше ей не знать, что я живу и обручена с женщиной.

Видя, насколько серьезным является состояние деда, я с ужасом думала, как, вернувшись домой, сообщить своей невесте о том, что после долгих месяцев планирования и преодоления целого ряда бытовых кошмаров нашу по большому счету тайную свадьбу придется отложить.

В комнате воцарилась тишина, как будто все одновременно исчерпали темы для беседы. На время все невольно начали прислушиваться к прерывистому дыханию моего деда: неровный, неуверенный вдох, за которым последовала неестественно долгая для того, чтобы казаться безопасной, пауза, пока, наконец, он не выдохнул в последний раз.

Фред Трамп умер 25 июня 1999 года. На следующий день в газете New York Times появился некролог под заголовком: «Фред К. Трамп, ведущий профессионал послевоенного строительства жилья для среднего класса, скончался в возрасте 93 лет». Автор некролога стремился подчеркнуть контраст между «добившимся всего самостоятельно» Фредом и «его экстравагантным сыном Дональдом». Привычка деда собирать на своих стройплощадках неиспользованные гвозди, чтобы на следующий день снова вручать их плотникам, упоминалась еще до подробностей его рождения. Газета также твердила о преемственности поколений и о том, что Дональд выстроил свое собственное дело с минимальной помощью со стороны моего деда – «незначительной суммой денег», – утверждение, которое через двадцать лет сама же и опровергнет.

Мы сидели в библиотеке, каждый со своим экземпляром Times. Родные на чем свет стоит ругали Роберта, рассказавшего газете, что состояние моего деда составляет 250–300 миллионов долларов. «Никогда, никогда не давай им цифры», – как несмышленого ребенка отчитывала его Мэриэнн. Он стоял пристыженный, хрустя костяшками пальцев и переминаясь с ноги на ногу, в точности как делал мой дед, как будто неожиданно представив себе, в какую сумму налогов это выльется. Эта оценка была абсурдно заниженной – со временем станет известно, что империя, по всей видимости, стоила раза в четыре больше, но Мэриэнн и Дональд даже и с этими цифрами никогда не соглашались.

Позднее мы стояли в часовне похоронного бюро Фрэнка И. Кэмпбелла в Верхнем Ист-Сайде Манхэттена, одного из самых престижных и дорогих в городе, улыбаясь и пожимая руки, и поток прощающихся казался бесконечным.

В итоге там побывало более восьмисот человек. Некоторые приходили отдать дань уважения покойному – среди них застройщики-конкуренты вроде Сэма Лефрака, губернатор штата Нью-Йорк Джордж Патаки, бывший сенатор Эл д’Амато и актриса и будущая участница телешоу Celebrity Apprentice Джоан Риверс. Остальные, скорее всего, пришли, чтобы хоть одним глазком взглянуть на Дональда.

В день похорон церковь Marble Collegiate была заполнена до предела. Во время службы, с самого начала и до конца, каждому была отведена своя роль. Все было исключительно хорошо срежиссировано. Элизабет прочитала «любимое стихотворение» моего деда, а остальные дети произнесли надгробные речи, в том числе и мой брат, выступивший от имени папы, и мой кузен Дэвид, представлявший внуков. В основном они рассказывали истории о моем деде, однако мой брат единственный приблизился к тому, чтобы представить его человеком. Большей частью акцент (прямо и косвенно) делался на материальном благополучии моего деда, его «убийственном» чутье и способности экономить каждую копейку. И только Дональд отклонился от написанного сценария. Выступая с надгробной речью, он с вызывающей отвращение регулярностью скатывался на самовосхваление. Это было настолько неприлично, что Мэриэнн позднее попросила своего сына не позволять никому из своих братьев говорить на ее похоронах.