Две стороны неба - Алексей Корепанов

— Если ты сочинишь ночью что-нибудь подобное, мы подумаем над изменением твоего режима, — пообещала наставница Анна.

Наставник Генрих согласился:

— Таланты надо поощрять!

— Так дайте же мне возможность! — обрадовался Пашка. — Разрешите гулять по ночам, и я налажу серийное производство шедевров!

— И почему это наставникам можно, а нам вот нет? — задумчиво произнес Анджей в пространство.

— У вас, благородные графы, будет время поразмыслить на эту тему за толстыми тюремными стенами! — весело ответила наставница.

— Вперед, друзья! — воскликнул Пашка. — История сохранит наши имена!

— А завтра в Киево-Печерскую лавру мы, по всей вероятности, отправимся без вас, — добавила наставница.

Анджей протяжно вздохнул и первым начал взбираться на холм.

— Борцы за свободу всегда страдали, так уж повелось, — уныло сказал он.

— А чтобы нам не было скучно брести долгой ночной дорогой, я расскажу вам одну историю о капитане Феликсе Войте, — пообещал Пашка, обращаясь к наставникам. — А Роберт кое-что добавит.

Наверное, в каждом человеке есть некий ограничитель впечатлений. Он задерживает поток воспринимаемой из внешнего мира информации, когда ее становится слишком много, и доводит ее до сознания через определенное время, когда человек уже в состоянии все воспринять и осмыслить.

Так размышлял Роберт, сидя на скамейке и рассеянно прислушиваясь к далеким голосам. Впереди, за густым кустарником, за белыми лестницами и золотистой полосой горячего песка разлеглось море. Море лениво приподнималось к горизонту, оно было зеленым и серым… Оно казалось застывшим и в то же время стремительно летело в бесконечность торопливыми гребнями мелких волн, оно отражало небесную синеву и все-таки оставалось иногда зеленым, иногда серым, но ни разу — голубым.

И все было впервые. Впервые — ширь и беспредельность, но беспредельность земная, уютная, совсем не похожая на черную пустоту другой стороны небес. Впервые — странная соленая вода. Впервые — ТАКИЕ небо и солнце. И первая встреча с медузой — скользкое прикосновение под водой и торопливо отдернутая рука, а потом любование нежной белой бахромой и изящными очертаниями морской жительницы, чем-то похожей на декоративные светильники из старых кинофильмов. И брызги от волн, бьющих в низкий каменный парапет, и запах гниющих водорослей, и россыпи хрупких раковин на берегу…

А до этого — тишина лавры. Гулкие медленные шаги за бесчисленными поворотами, желтые черепа за стеклом, неподвижные парчовые фигуры и иногда, из красного одеяния, — сморщенная коричневая рука… Тихие маленькие церкви в лабиринте узких коридоров.

Роберт не смог там долго пробыть, потому что огни над головой потускнели, налились угрюмой синевой, в стенах возникли двери каморок, и тоскливая База воплотилась вдруг в этих длинных переходах, вырытых в незапамятные времена у днепровских берегов.

Море! Море…

«Сейчас я закрою глаза, и этот мир исчезнет», — подумал он и с улыбкой закрыл глаза.

Он знал, что с миром ничего не случится.

— На берегу пустынных волн сидел он, дум великих полн! — вдруг раздалось поблизости.

Полуголый Пашка с разбегу перепрыгнул через песочницу с забытой детской лопаткой и упал на траву у скамейки.

— Синьорино! Ты присутствовал при так называемом «геройском прыжке лосося», которым некогда славился Кухулин, — торжественно заявил он, развалившись на спине.

Грудь и живот Пашки были пятнистыми, как у ягуара, нос и щеки пестрели неровными пятнышками коричневой и розовой кожи. Весь его облик убедительно говорил о злоупотреблении солнечными ваннами.

— Кухулин — это вождь папуасов? — спросил Роберт.

— О темный человек! — воскликнул Пашка. — Кухулин — герой ирландских саг. А свой знаменитый прыжок он выполнял именно так, доказано научно.

Пашка с таинственным видом подполз к Роберту, несколько раз осмотрелся, заглянул под скамейку.

— Один друг моего отца работает в Институте времени, — сказал он. Потом еще раз заглянул под скамейку и понизил голос: — Понимаешь? В лаборатории разработки темпоральных систем. Результаты пока не публикуются, но я кое-что знаю. — Пашка перешел на шепот: — Удалось обнаружить несколько тоннелей во времени и заглянуть в прошлое. Обыкновенной телекамерой. Энергии, правда, тратится уймища, зато кое-что удалось разглядеть. Я был вместе с отцом на демонстрации первого «темпорафильма» — так их назвали — и вот там-то и увидел…

— А где же эта лаборатория находится? — как можно безразличней спросил Роберт.

Пашка на секунду задумался:

— М-м… Под Москвой. А что?

— Ага! Поздравь друга твоего отца. Вероятно, он первый доказал, что древняя Ирландия находилась в подмосковных лесах!

Пашка беспечно отмахнулся:

— А! Спорить неохота. Пошли лучше купаться, всего три дня осталось!

Он вскочил, отряхнул прилипшие к ладоням сухие травинки.

— Да я только что из воды, — сказал Роберт.

— Тогда привет!

Пашка опять перепрыгнул через песочницу, с треском полез в кусты и крикнул уже с той стороны:

— Совсем забыл! Тоннель-то обнаружили в Ирландии и снимали там, а потом «темпорафильм» просто привезли в подмосковную лабораторию. Так что все в порядке, скептик!

Море. Теплая прозрачная вода, нежные медузы над усыпанным раковинами желтым дном — и на дне видна каждая песчинка. А чуть дальше от берега дно незаметно понижается и неожиданно ныряет в глубину, в темный лес водорослей, пошевеливающих разлохмаченными лапами в холодной придонной воде. Там, над этими зарослями, становится жутковато, и хочется побыстрее вынырнуть к горячему южному солнцу, что неярким пятном виднеется сквозь зеленую толщу воды. А у берега — гомон малышей, шумные игры, дугообразный полет и падение больших разноцветных мячей, музыка, смех, веселые голоса…

У самого пляжа покачивались от нетерпения в ожидании пассажиров белые катера. Они были готовы в любую секунду сорваться с места и умчаться к длинному узкому острову, который лежал за горизонтом и сверху походил на саблю. Загореть там, как говорили знатоки, можно было в два счета.

Роберт выпрямился на скамейке, поглядел поверх кустов на пляж. Весь одиннадцатый класс плескался в зеленой воде. Наперегонки плыли вдоль берега Пашка и Йозеф Бекер. Девчонки, забравшись по шею в воду, играли в волейбол. Наставница Анна в белом купальнике стояла у края вышки и медленно поднимала руки, готовясь к прыжку.

Роберт прошел вдоль кустов к дорожке, ведущей на набережную, и ступил босыми ногами на ее теплые плиты. Навстречу шла стайка девчонок. Он хотел обойти их, но девчонки мгновенно взялись за руки и преградили ему дорогу. Роберт в смущении остановился, а яркие купальники со смехом закружились вокруг него. Замелькали со всех сторон загорелые лица, зеленые, голубые, карие глаза… Кольцо разомкнулось, и девчонки побежали к морю. Он стоял и смотрел им вслед, и одна, невысокая, смуглая, с каштановыми волосами, приглашающе махнула рукой, чуть задержавшись на лестнице, ныряющей прямо в воду. Сверкающие брызги вспыхивали за ее спиной, и девчонка показалась Роберту сгустком солнца и моря, сплетением горячих лучей и зеленых волн. Ему захотелось догнать ее, взять за руку и прыгнуть в прозрачную воду, и плыть вместе, не ощущая своего невесомого гибкого тела, скользящего над песчаным дном. Он даже сделал шаг к лестнице, но вдруг увидел, что смуглая девчонка совсем не похожа на ту, что стояла в темном коридоре, стояла и ждала, когда же ворвутся в коридор зеленые волны и веселым воздушным шариком засияет над головой солнце. Он остановился — и девчонка исчезла в серебристом веере брызг.