Только ты - Янина Логвин

– А мне все равно! Пусть перекрывают! Не хочу такой бал! Не хочу! Нажаловалась на меня, да, Матвеева? Прикинулась бедненькой, чтобы тебя, несчастную, все пожалели! Сволочь! Сволочь и гадина, вот ты кто! Ненавижу!

Она вдруг рассмеялась, сотрясаясь в плечах.

– Он называет ее Скелетиной! – сообщила подругам, прожигая меня злым взглядом. – Скелетиной! Как вам прозвище?! Оборжаться! А ведь так и есть! Хитрая Скелетина, что пробралась в чужой дом и прикинулась хорошей девочкой! Почему он защищает тебя, Скелетина? Почему?! Ведь он тебя терпеть не может!

Я не думала, что Стас расскажет. Не ожидала. Наверно, это оказалось хуже всего – вот так запросто при всех прозвучавшее прозвище. Словно предательство. Моя рука упала сама собой.

– Маринка, кто «он»? – отозвалась любопытная Динка Губенко. – О ком ты говоришь?

– О Фролове! А вы разве не знали, что он приходится Матвеевой сводным братом и что они живут в одном доме?.. Да! Эта гадина сводная сестра Стаса, вот кто она такая! И почему, думаете, молчала? Чтобы всё, всё, что мы говорим о мальчишках, докладывать ему!

– Ничего себе! Матвеева, вот это сюрприз!

– Предательница! Платье надела… Оно не для тебя! Не для тебя, поняла!

Я все еще находилась в оцепенении, когда Маринка метнулась к столикам, схватила с ближайшего недопитый стакан с напитком и плеснула мне в лицо. Подхватив тарелку с пирожным суфле – с чувством размазала его по шее и лифу моего платья.

Я отшатнулась, не веря в то, что она делает. Что весь этот ужас происходит со мной! Сейчас рядом с Воропаевой стояли ее подруги, и Скворцова топталась за их спинами, боясь вмешаться, а Дашки не оказалось в зале. Все происходило слишком быстро.

– Что, Золушка, думала, вырядилась на бал принцессой? Надеялась, что никто не узнает, кто ты и откуда? – Маринка снова смеялась. – Все равно ты как была нищебродкой в драной шапке и сапогах, так ею и осталась, сколько бы твоя мачеха ни старалась выдать тебя за человека! Тебе никогда не стать такой, как я! Как мы! Ты – жалкая, ничтожная деревенщина!

Ее уже было не остановить. Злость сотрясала девушку с макушки до пят, и через секунду она вывернула на меня графин с вишневым пуншем. Я закрыла глаза, чувствуя, как по лицу и платью стекает холодная, липкая жидкость. Кусочки вишен и персиков застряли в волосах, и кто-то из девчонок весело сообщил об этом. Им всем было все равно, что до Насти Матвеевой и ее души. Все равно…

Наверное, я бы так и стояла, ошарашенная, изумленная, если бы Маринка вдруг не осела на пол и не разревелась, спрятав лицо в ладонях. Но представление было окончено. Музыка продолжала играть… И ученики, отсмеявшись, удовлетворив любопытство, возвращались к празднику.

Я сорвалась с места и побежала. Наткнулась на чью-то спину, оступилась, почувствовав, как боль до самого бедра пронзила ногу, но все равно не остановилась.

– Настя! Подожди, Настя!

Аня Скворцова догнала меня в коридоре, ведущем из спортзала, и схватила за плечи.

– Не слушай ее, Настя! Не слушай, – попросила, останавливая. – Маринка сама – лживая, завистливая дура! Если бы ты знала, как она изводила меня в младших классах! Все говорила, что она особенная, а я рябая курица! Она просто знает, что ты лучше! Лучше, потому и злиться!

Выбежав из зала, почувствовав на себе теплые руки подруги, я расплакалась. Даже не из-за Маринки или ужаса случившегося, а из-за того, что внезапно вспомнила о мачехе и поняла: мне некуда бежать. Вот такой – грязной, в вишневом пунше и креме – некуда.

– Ну чего ты, Насть? Да плюнь ты на эту дуру, слышишь! Просто выкинь из головы и забудь! Да у нас всякий год, что ни Зимний бал, так обязательно что-нибудь да случается! Эх, и где наша Дашка? – посетовала Скворцова. – Уж она бы задала жару Воропаевой! Вот погоди еще, я Кузнецовой все расскажу! Дашка у нас хитрая, но справедливая. Обязательно что-нибудь придумает!

– Ань, я не могу вот так пойти к мачехе, не могу огорчить ее. Она так старалась для меня, так хотела, чтобы я чувствовала себя сегодня самой счастливой. Столько всего купила, а я… Как я ей такая покажусь?

– А давай в душевую, что в раздевалке? Там сейчас как раз никого нет! Ты быстро вымоешься, а я посторожу! В раздевалке и фен стационарный есть, и сушилка для рук, – нашлась подруга. – Наверняка и мыло для рук отыщется, а может, даже еще что получше. Хочешь, помогу платье застирать?

Школа была новая, элитная, после первой недели учебы я перестала удивляться ее совершенству.

– Не надо, Ань, наряд намочишь. Я сама. Ты просто… не бросай меня, ладно?

Анька кивнула и тоже разревелась. Но быстро взяла себя в руки и утерла нос. Толкнув дверь в раздевалку, включила свет и захлопнула за нами дверь.

Я справлюсь! Я попытаюсь все исправить ради Галины Юрьевны! Застираю платье, вымою голову… А волосы высохнут и снова станут мягкими, я знаю! Лишь бы только нога не подвела. Кажется, я ее вдобавок к пятке подвернула…

– Фрол, ты не прав…

– Заткнись, Саня.

– Все равно. Ты знаешь правила.

– Он тоже знает, почему я так поступил. Я предупреждал, чтобы не играл со мной. Клянусь, Воропаев, если ты хоть посмотришь в ее сторону, я тебя убью!

На улице ждали родители, в просторном холле скучала охрана… Мы стояли с Серегой в дальнем коридоре школы, нас окружало тридцать парней, и после короткой драки и разнявших нас рук, тяжело дыша, со злостью смотрели друг на друга.

– А что такое, Стас? – удивился, улыбаясь разбитыми губами, Воропаев. Из его носа текла кровь, капая на рубашку, и он, скривившись, вытер лицо рукавом. – Чего завелся? Ты поимел мою сестру, я поимею твою, все по-честному, дружище. Мы же с тобой в споре рук не разбили? Что-то не припомню такого… Так что победителя нет.

– Не было спора, Фрол, – виновато отозвался Савельев. – Не обижайся, но я бы запомнил.

– Значит, будем квиты! А так ты, Фролов, однозначно влетел. Город большой, и улицы в нем темные. Однажды твоя сводная сестричка может и потеряться.

Я все же успел достать его, прежде чем мне скрутили руки и оттащили от упавшего на колени блондина.

– Это мы еще посмотрим, Воропаев, кто у нас потеряется и где! Лучше не угрожай мне! Я видел, что ты задумал!

– Фрол, так это правда, что новенькая из десятого твоя сводная сестра? – на моей руке повис Метельский и коротко присвистнул: – Ничего так девочка. Я ее сразу заметил, красивая, только она тихушница, не то что Маринка. Вряд ли сама пойдет. Да пусть Серега стянет с нее лифчик и успокоится, тебе что, жалко?..

Я ударил Юрку в зубы, чтобы в следующий раз держал меня крепче, а Воропаев рассмеялся:

– Жалко ему, еще как жалко. Он же ее собственноручно от грязи отмыл, потому и сказать стеснялся. Видели бы вы эту тихушницу, как только девчонка приехала в город. Колхоз «Унылый трактор» штурмует столицу! Ржач! Я думал, его Батя выменял ее за булку хлеба у попрошаек на вокзале. Хотел от жалости монетку подать, так в кармане только крупные купюры завалялись. А теперь ее приодели и выдают за нормальную…