Наталия Гончарова. Любовь или коварство? - Лариса Черкашина

В июле 1914-го, через год с небольшим после публикации в «Русской молве», завершил свой земной путь боевой генерал Александр Пушкин — всю жизнь, до седых волос, слывший любимцем поэта. Да и Наталия Николаевна отличала старшего сына своей особой душевной привязанностью.

Борис Львович Модзалевский, хранитель рукописного наследства поэта в Пушкинском Доме, писал в том печальном году:

«Александр Александрович Пушкин приобрел право на вечную благодарность русских людей за сохранение и за передачу в общее пользование черновых тетрадей поэта, пожертвованных им в… Московский Румянцевский музей, куда передал он по соглашению с братом и сестрами и под известным строгим запретом и переписку своих родителей, могущую без сомнения пролить свет на взаимные их отношения и на до сих пор смутную историю последних лет многострадальной жизни поэта…»

Заветное слово «переписка» было произнесено дважды: и сыном поэта, и замечательным ученым-пушкинистом!

Писем Наталии Николаевны нет. И все-таки их можно прочесть. Прочесть «духовными глазами», меж строк пушкинских писем. Там даже есть особо повторенные поэтом ее фразы:

«Что ты путаешь, говоря: о себе не пишу, потому что не интересно. Лучше бы ты о себе писала, чем о S. (графиня Надежда Соллогуб, к ней Наталия Николаевна ревновала мужа. — Л. Ч.), о которой забираешь в голову всякий вздор — на смех всем честным людям и полиции, которая читает наши письма. Ты спрашиваешь, что я делаю».

А вот и сам поэт задает тот же вопрос в одном из первых писем к невесте:

«Что вы поделываете? Кого видите? Где гуляете? Поедете ли в Ростов? Напишете ли мне? Впрочем, не пугайтесь всех этих вопросов, вы отлично можете не отвечать на них, — потому что вы всегда смотрите на меня как на сочинителя».

Конечно же, молоденькая девушка, к слову сказать, начитанная благодаря богатой дедушкиной библиотеке в Полотняном Заводе, не могла устоять от соблазна особого рода — ей было лестно внимание знаменитого Пушкина. Его появление всегда становилось сенсацией, и приезд поэта в Москву, после михайловской ссылки, обратился в настоящий триумф.

«Завидую Москве, она короновала Императора, теперь коронует Пушкина», — писал свидетель тех дней.

Как тут было устоять юной барышне, почти девочке, только что увидевшей свет! Даже и не свет, а сразу «солнце русской поэзии», буквально ослепившее ее. Уже тогда Пушкина величали «любимейшим поэтом России».

Разумеется, она не могла не смотреть на Пушкина иначе, как на знаменитого сочинителя. И тут уже были не важны ни внешняя некрасивость поэта, ни его малый рост — все меркло в лучах торжествующей славы, в ее неземном сиянии. Потом придет и любовь, и Натали Гончарова станет невестой первого поэта России. «Она меня любит», — как дорого стоит признание Пушкина-жениха!

«Передал ли вам брат мое письмо, и почему вы не присылаете мне расписку в получении, как обещали? — летит письмо невесте из Петербурга. — Я жду ее с нетерпением, и минута, когда я ее получу, вознаградит меня за скуку моего пребывания здесь».

И вновь вопрос: «Пришлете ли вы мне расписку?»

И письма тайные, награды долгой муки…

Несомненно, какой-то тайный уговор существовал между Пушкиным и Натали. Поэт настойчиво требовал ее расписок в получении писем. Для чего? Прежде всего — удостовериться, что его письмо попало ей в руки, а не к маменьке или кому-то из домочадцев. И, конечно же, — иметь счастье получить несколько строк от невесты, пусть даже и формальных. Или, быть может, Пушкин придумал некий тайный шифр, ведомый только им обоим? И с его помощью Натали могла сообщать жениху важные новости или открывать свои чувства без боязни, что строгая матушка — семейный цензор — сможет узнать ее сокровенные мысли?

Самая близкая подруга Натали Катенька Долгорукова, посвященная в ее девичьи тайны, много позже вспоминала:

«Когда он (Пушкин) жил в деревне, Наталия Ивановна не позволяла дочери самой писать к нему письма, а приказывала ей писать всякую глупость и, между прочим, делать ему наставления, чтобы он соблюдал посты, молился Богу и пр. Наталия Николаевна плакала от этого».

Не подтверждением ли тому и пушкинские строки, адресованные князю Петру Вяземскому в ноябре 1830-го из Болдина:

«Отправляюсь, мой милый, в зачумленную Москву — получив известие, что невеста ее не покидала… Она мне пишет очень милое, хотя бестемпераментное письмо».

Но одно письмо Натали-невесты, отправленное ею, видимо, втайне от маменьки, не осталось безвестным. Болдинской осенью 1830-го Пушкин делает пометку в дневнике:

«9 сентября. Письмо от Natalie». И в тот же день сообщает Плетневу: «Сегодня от своей получил я премиленькое письмо; обещает выйти за меня и без приданого. Приданое не уйдет. Зовет меня в Москву…»

И в необдуманном письме

Любовь невинной девы дышит…

Но ведь и это девичье письмо Натали, пересказанное поэтом приятелю, стало известно опять-таки благодаря ей, сохранившей всё эпистолярное наследие мужа.

«Ваше письмо прелестно, оно вполне меня успокоило», — отвечает Натали Пушкин.

…Роман в письмах, длившийся шесть лет — от первого письма поэта к невесте и ее к жениху, и до последних, как оказалось, прощальных их посланий.

И вот почти мистические совпадения — свое письмо к жене из Москвы, перед самым отъездом в Петербург в мае 1836-го Пушкин начинает так:

«Жена, мой Ангел, хоть и спасибо за твое милое письмо, а все-таки я с тобою побранюсь: зачем тебе было писать: Это мое последнее письмо, более не получишь».

Но ведь так оно и случилось: действительно, оба письма — и неизвестное ныне послание Наталии Николаевны к мужу, и его ответное — оказались последними!

История поисков писем Наталии Николаевны — настоящий детектив. Вернее, неоконченная научно-приключенческая повесть длиною почти полтора столетия.

Надо отдать должное одному из самых активных участников поиска писем жены поэта Владимиру Ивановичу Сайтову, члену-корреспонденту Академии наук. Еще в 1902 году он спрашивал у П. И. Бартенева, издателя «Русского архива», о судьбе исчезнувших писем и получил неутешительный ответ:

«Писем Наталии Николаевны к мужу не сохранилось, как говорил мне недавно старший сын их».

Сайтов вновь запрашивает — уже главного хранителя рукописного отдела Румянцевского музея Г. П. Георгиевского. И тот весьма осторожно отвечает: «Мне кажется, что я не имею права выдавать секреты Пушкина и поэтому ссылаться на меня как на источник сведений нельзя». «Будьте покойны, — заверяет Сайтов, — на Вас я не сошлюсь, хотя никакого секрета тут и не может быть…»

Почти в то же самое время, в 1903 году, именно Владимир Сайтов по поручению великого князя Константина Константиновича, президента Академии наук, снял копию с неопубликованного дневника Пушкина, владельцем которого был старший сын поэта.