Наталия Гончарова. Любовь или коварство? - Лариса Черкашина

«Ты совершенно прав, что смеешься над тем, как я говорю о политике, ты знаешь, что этот предмет мне совершенно чужд».

А ведь Пушкин не потешался над неискушенностью своей молоденькой супруги в вопросах, ей несвойственных — напротив, поощрял ее, не желая ограничить Натали привычным семейным кругом. И как опытный учитель наставлял, развивал любознательность, с радостью отмечая робкие движения ее души. С юной женой, которую сам же называл порой «совершенным ребенком», поэт разговаривал на равных.

И вот любопытная деталь: Пушкин жалеет, когда что-либо интересное видит без своей Наташи. Будто это чувство не дает ему сполна насладиться удивительным зрелищем.

Пушкин — жене из Петербурга (18 мая 1834):

«Вчера я был в концерте, данном для бедных в великолепной зале Нарышкина, в самом деле, великолепной. Как жаль, что ты ее не видала».

И вновь, в следующем письме, сообщая жене о приезде известного чревовещателя, «который смешил меня до слез», тут же добавляет: «мне право жаль, что ты его не услышишь». Пушкин — жене из Михайловского (14 сентября 1835): «Писать не начинал, и не знаю, когда начну. Зато беспрестанно думаю о тебе, и ничего путного не надумаю. Жаль мне, что я тебя с собою не взял».

Без нее он чувствовал пустоту. Скучал. И столько раз признавался ей в том. Ему, великому и прославленному поэту, так не хватало его Наташи, ее голоса, ее милых писем…

«Прощай, жена. У меня на душе просветлело. Я два дня сряду получил от тебя письма и помирился от души с почтою и полицией»;

«Жду от тебя писем порядочных, где бы я слышал тебя и твой голос…»

(Лишь одно упоминание современников о голосе Натали — его назвали волшебным).

«…Перечел твое письмо и ложусь спать».

Ведь не просто прочитал, а перечитал! Как целительны были ее послания, словно бальзам для души…

«В его (Пушкина) переписке так мучительно трогательно и так чудесно раскрыта его семейная жизнь, его любовь к жене, что почти нельзя читать это без умиления, — восхищался Александр Куприн. — Сколько пленительной ласки в его словах и прозвищах, с какими он обращается к жене! Сколько заботы о том, чтобы она не оступилась, беременная, — была бы здорова, счастлива! Мне хотелось бы когда-нибудь написать об этом… Ведь надо только представить себе, какая бездна красоты была в его чувстве, которым он мог согревать любимую женщину, как он при своем мастерстве слова мог быть нежен, ласков, обаятелен в шутке, трогателен в признаниях!..»

Письма Наталии Николаевны в духовном наследстве поэта. По сути, это целый непознанный пласт в пушкиноведении. К слову, ведь и большинство писем Александра Сергеевича к Натали (драгоценная часть эпистолярного наследства поэта!) ответные, а значит — вызваны к жизни ее же посланиями.

«Мне пришел в голову роман, и я вероятно за него примусь», — сообщает он супруге в сентябре 1832-го. Вне сомнений, речь идет о будущем романе «Дубровский», к которому Пушкин приступил в октябре того же года и завершил в феврале следующего. И первой, кому поэт сообщил о новом замысле, стала жена!

Обратимся к тексту романа. Итак, глава VI. Последний вечер Владимира Дубровского в отчем доме:

«Владимир отпер комоды и ящики, занялся разбором бумаг покойного. […] Между ими попался ему пакет с надписью: письма моей жены. С сильным движением чувства, Владимир принялся за них: они писаны были во время Турецкого похода и были адресованы в армию из Кистеневки. Она описывала ему свою пустынную жизнь, хозяйственные занятия, с нежностию сетовала на разлуку и призывала его домой, в объятия доброй подруги, в одном из них она изъявляла ему свое беспокойство насчет здоровья маленького Владимира; в другом она радовалась его ранним способностям и предвидела для него счастливую и блестящую будущность. Владимир зачитался, и позабыл все на свете, погрузясь душою в мир семейственного счастия, и не заметил, как прошло время. Стенные часы пробили одиннадцать…»

Не было ли и у поэта такого пакета, возможно, с подобной надписью: «Письма моей жены»? Был, бесспорно был! Есть тому и свидетельство. И довольно-таки необычное. Петр Плетнев, приятель поэта, чуть ли не пасквиль пишет на Пушкина. И кому? Общему их другу — Василию Жуковскому!

«Вы теперь вправе презирать таких лентяев, как Пушкин, который ничего не делает, как только утром перебирает в гадком сундуке своем старые к себе письма, а вечером возит жену по балам».

Не удивительно ли, что написаны эти строки 17 февраля 1833 года, в самый канун годовщины свадьбы поэта! И по времени совпадают с написанием Пушкиным романа!

И как созвучно настроение поэта с переживаниями Владимира Дубровского. Пушкин, как и его герой, перечитывая старые письма, погружался душой в такое недавнее счастливое прошлое. И не есть ли в этом кратком отрывке романа отголоски писем самой Наталии Николаевны?

«Она описывала ему свою пустынную жизнь…»

Все это было, бесспорно, и в посланиях Наталии Николаевны, которые если и возможно восстановить, то только по ответным письмам Пушкина.

«Какая ты умнинькая, какая ты миленькая, какое длинное письмо! как оно дельно! благодарствуй, женка!»

И Наталия Николаевна подробно и обстоятельно писала мужу обо всех житейских делах, обо всем, что с нею происходило, где бывала и с кем встречалась. Как много позже признавалась она сама: «Я… рассказываю все, как было… только в силу привычки описывать все мельчайшие подробности…»

Сообщала мужу о здоровье детей, подмечая особенности характера каждого, радовалась их успехам и ранним способностям, смеялась над шалостями, беспокоилась об их будущности.

Об этом вновь говорят ответные письма поэта:

«Помнит ли меня Маша, и нет ли у ней новых затей?»

«…C нежностию сетовала на разлуку и призывала его домой…»

Да ведь и Наталия Николаевна торопила мужа с приездом, звала его. И просьбы эти были частыми, порой настойчивыми. Из шести лет супружеской жизни полтора года прошли в разлуке!

«Не жди меня в нынешний месяц, жди меня в конце ноября»;

«Ты хочешь непременно знать, скоро ли я буду у твоих ног? изволь, моя красавица»;

«Пожалуйста не сердись на меня за то, что я медлю к тебе явиться. Право, душа просит; да мошна не велит»;

…Изо всех семейных реликвий Дубровский взял из родного дома лишь материнские письма. Заветные листки не должны были попасть в чужие руки, а о том, чтобы сжечь их, он не мог и помыслить.

«Владимир положил письма в карман, взял свечу и вышел из кабинета…»

В кабинете, в доме на набережной Мойки, после кончины поэта был проведен «посмертный обыск», составлена опись бумаг покойного, и в ней под номером 41 значилось: «Письма госпожи Пушкиной».

Писем Наталии Николаевны к супругу насчитывалось не менее сорока.