Его единственная - Виктория Волкова

Пришлось вытащить пакет и побыстрее ретироваться.

— На Петровку, Серый, — коротко бросил Крепс, наблюдая, как Филимонов виртуозно укладывает части станка в багажник. — И синнабоны туда же закинь, — хмыкнул Блинников. — Еще испачкаем соусом обивку, потом тебе в чистку везти.

— Логично, — усмехнулся Филимонов и, кивнув в сторону подъехавшего к подъезду Гелендвагена с со слишком простым номером, поинтересовался задумчиво.

— Уж не за нашей ли Люсей карета приехала?

— Быстро в машину, — скомандовал Крепс. — Отъедь в сторону. Сейчас посмотрим, — рыкнул он, запоминая номера. Заметил, как из машины вышел водитель и истуканом замер около задней двери.

Из подъезда через минуту выскочила Люся. Дверь открылась, пропуская красавицу в темное лоно дорогой инормарки. Машина тронулась, сверкнув сигнальными огнями.

— За ними поедем? — предупредительно спросил Фил, глядя на Блинникова в зеркало заднего вида.

— Нет, — отмахнулся тот, предвкушая будущую покупку и радость Юльки. — У меня дел полно. Еще не хватало за тещей следить. К подружкам рванула или к мужику. Меня ее шашни не касаются.

Платье в магазине он выбрал сразу. Вернее оно само в руки пошло. Длинное, темно-синее, с провокационной шнуровкой. Через большие золотистые клепки, продернутые кожаным шнуром, по замыслу модельера просвечивалась кожа, превращая свою хозяйку в настоящую рок-звезду.

«Даже в инвалидной коляске ты красивее всех, любимая, — подумал Крепс, выходя из магазина. Улыбаясь, кинул пакет рядом с собой на заднее сиденье. Лениво покосился в окно на заснеженную Москву, уже украшенную к Новому году, и внезапно осознал, что без Юльки и понятия не имел о настоящем счастье.

«Мы справимся, девочка, — мысленно обратился он к любимой. — Главное, вместе! Навсегда! Я никому не позволю причинить тебе вред», — ощерился он, в эту самую секунду твердо решив повидаться с Янычем и, если надо, выбить из него всю гнилую требуху.

— Что сказала Елена Савельева? Она к нам приедет? — чуть повернувшись к Диме, лениво спросила Юлька. Провела мокрой ладонью по его груди. Они лежали в ванне. Вода плескалась от каждого движения. Омывала высокие ноги Блинникова, согнутые в коленях, оставляя клочья розовой пены. Облокотившись спиной на Крепса, Юля млела в его объятиях. Болтала пальчиками здоровой ноги и ерзала, ощущая, как сзади напрягается Дима. Вода уже начала остывать, но огромное источающее жар тело сидящего рядом мужчины не давало замерзнуть, равно как и небольшой камин, устроенный у противоположной стены. Рука Блинникова осторожно поглаживала ее больную ногу.

— Найти бы этот нерв, — вздохнул Дима, осторожно проводя пальцами по Юлькиному бедру. И, отогнав в сторону высокую пену, заметил. — Она приедет, Юль. Я ее очень хорошо попросил, — ласково заверил он и легонько подул на Юлькину шею, не желая продолжать разговор.

— Это же она, твоя Алена? — снова развернулась Юлька и пристально глянула на Крепса. — Только не вздумай отмалчиваться. Я точно знаю.

— А если точно знаешь, почему спрашиваешь? — улыбнулся он, нежно растирая ей плечи. — Да, это Алена. И она согласна тебе помочь. Я решил, что если лучше нее нет специалиста, то мы как-нибудь перетерпим ее присутствие. Если тебе неприятно, найдем кого-нибудь другого. Из Германии выпишем или из Израиля. Только, говорят, наша система реабилитации отличается от забугорной.

— Мне все равно, — пожала худенькими плечиками Юлька. — Если ты смог через себя переступить и обратиться к бывшей, то и я смогу принять ее как врача. Тем более, если ее сам Виленский советует.

— Ты смогла ради меня совершить дикое безрассудство. А я всего-то смотался в Омск и договорился, — задумчиво бросил Блинников и, когда Юлька тревожно заерзала у него в руках, прошептал чуть слышно:

— Если бы я мог тогда оторвать тебе голову, я бы это сделал. Но меня вводили в состояние искусственной комы, чтобы не сдох от боли. И ты приняла решение сама. Выздоровеешь, надаю по попе, — рыкнул строго.

— Как ты узнал? Я же никому не говорила, — тихо пролепетала она, смотря на него во все глаза и пытаясь понять, какие чувства он сейчас испытывает. Гнев? Осуждение? Или полное равнодушие. Но на лице Блинникова лишь читалось благодушие и любовь. Он, конечно, строго смотрел на Юльку. Но глаза не полыхали огнем, да и ему самому не сносило башню от праведного гнева.

— Я же теперь за начальника остался, Юль, — хмыкнул он дурашливо. — Полез в твой сейф за печатью. На контракт с немцами поставить. Потом стал закрывать, но что-то помешало. Пришлось достать все бумаги. А один файлик завалился прям к стенке. Мятый дурацкий листик. Твое соглашение с Янычем. Жесткий документ. Я себя прям сутенером почувствовал. Убил бы этого гада, коли б знал раньше. Но бог меня уберег. Отправил Валерия Петровича в преисподнюю. Вот пусть там, в котле с кипящим маслом, и варится. А я чуть не свихнулся от отчаяния. Хотел сюда примчаться и трусить, пока вся дурь не выйдет. А потом догадался, что наверняка ты от глупостей и иллюзий избавилась без моей помощи. Думал я долго, Юль. И понял…

— Что? — устало спросила она, пряча собственную безысходность и понимая, что все закончилось, не успев толком начаться заново. Где-то в глубине души трепыхалась уверенность, что Димка не бросит, не хлопнет дверью, воспользовавшись случаем.

«Хотя кому нужна больная проститутка?» — подумалось Юльке, и она, немного отпрянув, снова вгляделась в лицо Блинникова. Увидела добродушный взгляд и сама себе не поверила.

— Понял я все, Юля. Ты — очень благородный и самоотверженный человек. Стойкая и бесстрашная девочка. Наверное, так ты выразила свою любовь ко мне и к Димону. Обеспечила меня лечением, а ребенка — всем необходимым. Может, у кого-то и есть право судить, но только не у меня. Я прекрасно помню, как ты жила. И точно знаю, что не от хорошей жизни носилась по пятам за Беком. Журналиста, как и волка, ноги кормят. Конечно, я до сих пор стараюсь осознать, ради чего ты себя в рабство продала, и не нахожу ответа. Но и осуждать не имею морального права. Поэтому привести Алену к тебе — пустяковое дело, девочка.

— Я люблю тебя, — прошептала Юлька, положив голову ему на грудь. — Как же я боялась, что ты когда-нибудь узнаешь и бросишь меня.

— Ну как я могу тебя бросить, глупая женщина? — пробухтел он ворчливо. — Я люблю тебя. Боготворю. Обожаю нашего сына. Любое твое желание для меня закон. Ты — моя мадонна, Юльчонок. Говори, что ты хочешь, и я все сделаю…

— Вытащи меня из ванны и отнеси в постель, — захихикала она, прижимаясь к нему. — А то мы тут околеем в холодной воде. Найдут завтра Кирсановы два прохладных трупика…

— Одну минуту, мадам. За полотенцем сгоняю, — отрапортовал по-военному Крепс, осторожно вытаскивая свое тело из ванны. Обтерся наскоро и, накинув банный халат, кинулся в комнату. А вернувшись с махровой простыней, деловито отложил ее в сторону, а потом одним рывком вытащил Юльку из ванны. Тщательно укутал в простыню и понес в спальню. Обняв любимого, Юлия прикрыла глаза, благодаря бога и всех святых за ниспосланного мужчину.