Татуированные души - Аврора Гитри

Ньям проверяет общую готовность к поднятию занавеса. Насмешливо подмигнув мне, она приглаживает волосы и распахивает двери. То, что открывается нашим глазам, вызывает у меня удивленную икоту и повергает всех в изумление. Никто не ждал, что в такой дождь перед входом будет стоять клиент с чемоданчиком, и уж меньше всего мы рассчитывали на то, что им окажется промокший до нитки фаранг.

Ноябрь 2006 года

Хлопает дверь, человек в маске резко просыпается.

Он не мог спать долго. Час, самое большее. Он вернулся после прогулки с девочкой измученный. Ее ноги так быстро мелькали… Словно нарывы, усеивавшие бедра, уже затянулись. Льом скакала по тротуару, фонари которого, казалось, кланялись ей, когда она прыгала от одного круга света к другому. Она все время тянула человека в маске к огням. Первые шаги на импровизированной сцене нищенского квартала дались ему тяжело. Особенно трудно пришлось, когда им попался на пути прохожий. Кем же оказался зритель? Сгорбленным стариком с палкой. Он на секунду замер, увидев беспорядочный танец девочки с клоуном, и некоторое время смотрел на них выпученными глазами, изумляясь невероятному зрелищу. Потом побрел своей дорогой, качая головой. Возраст, видимо, начинал уже играть с ним злые шутки.

Несмотря на эту встречу, эйфория девочки захватила человека в маске. Он сам удивился, обнаружив, что хрюкает от удовольствия, видя, как Льом, словно сирена, скользит между лужами. Она превратила огромный враждебный город в игровую площадку. Наркоманка кружилась вокруг пилонов, залезала на пластиковые красные табуреты закрытых магазинчиков, смеялась над почерневшими от копоти стенами. Человек в маске восхищался силой, таившейся в этом столь уязвимом теле, в теле, которому ночи бесконечного опьянения помешали расти.

Когда небо начало светлеть, готовясь встретить рассвет, человек в маске попросил ее вернуться домой. Он уже привык к искусственным электрическим огням, но еще не был готов встретить свет дня. Девочка сначала обиженно заныла и сделала капризную гримаску непослушного ребенка. Но, увидев умоляющий взгляд своего покровителя, она взяла своими ледяными пальцами его пылающую руку и пошла вслед за ним.

Они вернулись к дому медленно, молча.

Поднявшись на второй этаж, человек пошел к окну заварить чаю, чтобы освежить их разгоряченные играми души. Он запер дверь, но забыл ее забаррикадировать. Наверное, потому, что девочка пококетничала со свободой, но не воспользовалась ею. Зачем ей убегать, если она танцевала всю ночь, как настоящий подросток?

Когда он обернулся, держа в руках кипящую, источающую ароматы кастрюлю, Льом лежала на циновке, подтянув колени к подбородку и закрыв глаза. Она сопела во сне. В легком, здоровом сне, унесшем ее сознание в далекие миры без всяких кошмаров. Человек слабо улыбался под маской и пил чай, наблюдая, как она спит. Он, не отрываясь, смотрел на ее спокойное лицо, пока его веки не отяжелели. Слишком занятый девочкой, он не заметил необычный вкус настоя, предательскую кислую сладость лепестков, плававших на его поверхности. В другое время он понял бы, что заварил успокоительные травы, предназначенные для его питомицы, вылил бы в раковину содержимое кастрюли, помыл бы ее и заменил цветы корнем имбиря. Он не позволил бы своему телу отдаться во власть сна.

А теперь он дрожит, его глаза прикованы к двери, закрывшейся за его счастьем.

Девочка ушла.

Белая дама, наверное, нашла ее и разбудила. Она нашептала ей на ухо обещания, заставила ее забыть о человеке в маске, который спал и ничего не слышал.

Когда он понимает, что девочка не вернется, он бросается к жестяной двери, берется дрожащими пальцами за ручку, но не поворачивает ее.

Он обещал ей помощь. Но не может же он держать ее взаперти месяцами… Конечно, она вернулась на улицу, вернулась к прогулкам камеи, к блужданиям наркоманки. Так пусть дорога лишит ее сил!

Человек становится спиной к двери и снимает маску.

Его лицо горит от бешенства.

Он кипит от гнева.

От гнева на свое безумие, позволившее ему поверить в спасение наркоманки, от гнева на девочку с обольстительной улыбкой. От гнева на свою радость, которую в нем родила надежда на то, что однажды он будет гулять по улицам, не боясь света. От гнева на ее фальшивые слова, от гнева на то, что она окрестила его Таади. Дала ему еще одно имя, тогда как он этого уже не хотел.

— Будь ты проклята! — кричит он и отшвыривает стул в другой конец комнаты.

Он поступает так, чтобы ослабить боль, он вопит, чтобы дать выход своему бешенству. Он ведь знает, что она и без того уже проклята. И он ничего не может с этим поделать. И гнев его полон бессилия.

Тяжело ступая, он идет за ширму, чтобы плеснуть воды на лицо, долгие дни задыхавшееся без воздуха. Его кожа местами слезает, словно облупившаяся штукатурка. Вода окрашивается в серый цвет. Неужели это цвет его слез? Цвет хрипа сотрясающей его боли? Во время прогулки, чувствуя, как сердце девочки бьется в его ладони, он и вправду решил, что искупление свершится, что свет и смех Льом победят рычание тигра.

Но сейчас, рыдая, вцепившись руками в край раковины, словно в край пропасти, он понимает, что проклятие не рассеется, что воспоминания по-прежнему будут грызть его мозг. Пока он долго стоит, сгорбившись над раковиной, дождь вновь овладевает столицей, барабанит по грязным окнам, по жестяным стенам. Музыка ливня вскоре заглушает его рыдания. Человек без лица в последний раз умывается, возвращается в комнату и падает на циновку девочки. Смешанный запах мыла и пота напоминает ему о Льом, он видит ее, сначала скрюченную от судорог, плачущую, угрожающую, затем спокойную и жизнерадостную.

Человек опускает веки. Надо выбросить ее из памяти, как она бросила его погибать в одиночестве. Лицо девочки постепенно исчезает, тает в пустоте, в тени. Человек усилием воли не дает ему вернуться.

Вместо него в глубине его сознания появляются, один за другим, два огонька. Желтые, горящие. Тигр.

Человек открывает глаза и садится. Но хищник упрям. Восемь дней он прятался на дне памяти, а теперь, еще упорнее, чем раньше, лезет наружу. Человек встает, сердце его бьется, он задыхается от врывающейся в реальность химеры. Его гонка продолжится. Он возобновит охоту. И на этот раз его ничто не остановит. Даже исчезнувшее личико маленькой беглянки.

Выскользнув на ночную улицу, человек в маске не сразу понимает, что ему недостает какой-то детали одежды. Он вспомнил про маску, он даже тщательно вычистил ее, перед тем как надеть. А вот покрыть волосы плотной тканью цвета охры, подарком Пхра Джая, он забыл. И только выйдя со своей сои, он отдает себе в этом отчет. Он застывает между двумя кругами света, отбрасываемыми на асфальт фонарями.

Пусть так. Он обойдется без этого куска ткани. Выйдя на бульвар, он старается оставаться в тени, прижимается к гигантским башням со стеклянными стенами, прячется от слепящих фар машин, от ярких огоньков такси. Он бежит, несмотря на боль в ногах. Простой ночной прогулки с девочкой хватило, чтобы переутомить его тело и затуманить разум. Ее хватило, чтобы заставить его забыть о мести и ненависти, рассеять их нежданными играми. Его глаза, которые неудержимо притягивает свет, выискивают тень.