Ложная красота - Наталья Кочетова

Он не имел права делать это со мной.

Он не имел никакого чертового права делать это со мной!

Я прокручиваю эту мысль в своей голове снова и снова, повторяю, тщательно проговариваю, чтобы она закрепилась там, как нечто истинное и неоспоримое. И с каждым новым повтором она все больше мне кажется таковой. Ясной. Очевидной. И удивляюсь, почему мне раньше никто этого не говорил.

Мой адвокат пыталась донести что-то подобное на суде, но лично мне никто не говорил эту простую истину.

Ни один мужчина не имеет права вступать в сексуальный контакт с женщиной, если она на это не согласна. Даже если она сама себя предлагала, даже если хотела, и в последний момент передумала. Никто не имеет права прикасаться к ней, если она этого не хочет. И никакая провокация не может служить оправданием насилию.

Сейчас мне кажется это правдой, но тогда мне внушали совсем другую правду. Все свидетельские показания строились против меня: у меня была плохая репутация, репутация избалованной, самовлюбленной эгоистки, в тот вечер я была пьяна, я вела себя развязно, и я, вроде как, до этого некоторое время встречалась со Стасом. Я вполне могла этого хотеть, но потом забыть о том, что хотела.

Сейчас мне кажется это бредом. Надо быть полным идиотом, чтобы поверить в обоюдность нашего желания, учитывая мои синяки и побег со второго этажа, закончившийся переломом бедра. Но судья поверил. Поверил, потому что свидетелей защиты у Стаса было больше, чем свидетелей обвинения. Потому что, собственно жертва насилия на суде не смогла сказать и слова. Поверил, потому что на меня вдруг взъелась добрая половина города. Меня обсуждали в социальных сетях, прямых эфирах и чатах. Меня поливали грязью, называли избалованной распутной шлюхой, которая просто ни за что, ни про что, пытается сломать парню жизнь, развлекаясь в очередной раз. Хорошему парню. Замечательному, доброму, дружелюбному. Парню, которому не повезло полюбить истинное зло.

Мои одноклассники, непонятно почему появившиеся на заседании, припомнили мне все обиды, знакомые вспомнили все мои мельчайшие промахи, а незнакомые люди просто тыкали пальцами и кричали, что по мне и так все видно. Вся моя прогнившая насквозь сущность видна невооруженным взглядом.

Я поверила и им. Очевидно, я была на самом деле плохим человеком, раз люди даже не знающие меня лично, вдруг массово ополчились против меня.

В какой-то момент мне даже показалось, что осудят меня, а не его, но помогли папины связи. Стаса посадили на три года. Ему дали минимальный срок за изнасилование…

А я осталась жить, влачить свое жалкое существование с бесконечным чувством вины перед ним, перед собой, и перед всеми на свете. С чувством стыда и горечи. С уверенностью, что все это я заслужила.

Я верила в эту неправильную правду почти полтора года. Но сейчас она меняется. Умирает, корчится в муках, разрушается. На ее место приходит нечто другое. Нечто тяжелое, мощное, необратимое. Тягучее, обволакивающее.

Чувство, что со мной поступили несправедливо. Жалость к себе..

Боль выбивает из меня воздух. Он не имел права делать это со мной. Я не заслужила такого. Он не должен был…

Эта новая истина скручивает меня пополам, ломает на части.

Падаю на колени, перед кроватью. Перед той самой кроватью, где все это произошло. Я сама попросила Глеба Николаевича привезти меня сюда. Я должна была вернуться, вспомнить, я должна была знать правду.

Сминаю простыни в кулак. Хочется кричать, но что-то сдерживает меня. Я тихо скулю, роняя слезы. Он не должен был так поступать со мной. Я ни в чем не виновата.

Из горла вырывается всхлип, затем рычание. Хватаю простыни, зажимаю в кулаках, тяну. Ткань рвется с характерным звуком, этим звуком будто выбивая какой-то блок в моей груди. Я открываю рот и кричу в потолок. По щекам нескончаемым потоком катятся слезы.

— Будь ты проклят, чертов псих. Ты не имел права так со мной поступать. — Кричу я изо всех сил, разрывая голосовые связки, разрывая себе душу на части, отпуская всю боль, накопившуюся за четыреста восемьдесят шесть дней.

Я подскакиваю, хватаю со стола канцелярский нож и с размаху вгоняю его в подушку. С остервенением колю ее ножом, раздирая.

— Аааа. — Ору изо всех сил. — Ненавижу тебя. Ненавижу. Ненавижу… — Бью, бью и бью матрас ножом, пока не устают руки, пока наполнитель не рассыпается по всей комнате.

А потом я просто рыдаю. Долго, горько. Рыдаю так громко и оглушительно, что, от мощи этих рыданий, кажется, могли бы лопнуть все стекла в этом проклятом доме. Рыдаю, оплакивая четыреста восемьдесят шесть дней своей жизни. Оплакивая все то, чего он меня лишил. Жалея себя. Наконец, жалея.

Я плачу и вою до тех пор, пока рыдания не перерастают в беззвучные всхлипывания. Только потом чувствую, как меня обнимают сильные мужские руки, и просто держат, слегка укачивая. Я утыкаюсь носом в плечо своего психолога и, наконец, чувствую, как меня отпускает. Внутри будто лопается огромный мыльный пузырь, и мне становится тепло и уютно в своем собственном теле.

Спустя четыреста восемьдесят шесть дней мучительного существования я, наконец, чувствую себя живой. Я чувствую, что мое тело — больше мне не враг.

***

Мне все еще больно. Моя душа продолжает кровоточить, а сердце погружено в страх, боясь довериться, открыться, впустить кого-то внутрь. Мое тело все помнит, и мне все еще очень страшно позволить кому-то прикоснуться. Мне страшно, но я собираюсь попробовать. Я полна решимости, и в моей жизни есть лишь один человек, с которым я хотела бы попробовать по-настоящему и до конца исцелиться.

Но Игнат не отвечает на мой первый звонок. Не отвечает и на второй. Я начинаю нервничать и волноваться. Я была намерена все ему объяснить, рассказать о себе все, дать ему возможность понять, сделать выводы и самому принять решение, стоит ли впускать меня в свою жизнь немного глубже. Я должна была объясниться, я хотела этого. Я больше не боялась правды. Во всем произошедшем со мной была моя вина, и большая. Но я не была злом. Я заслуживала счастья. И теперь я верила, что могу попробовать стать счастливой, рядом с Игнатом. Я этого очень хотела. Но хотел ли этого он? Как узнать, если он даже на звонки не отвечает?..

Подождав пару часов, я набрала его в третий раз. Спустя, казалось, тысячный гудок, он наконец ответил.

— Игнат. — Облегченно выдохнула я, минуя приветствия, прижала телефон к щеке, и прикрыла глаза. — Я думала, что ты мне не ответишь, не захочешь больше со мной говорить.

— М-м, да нет, с чего бы это? — Пробормотал Игнат, но в голосе не было ни твердости, ни уверенности. — Я просто был занят.

Я набрала в грудь побольше воздуха и выдала на одном дыхании:

— Прости меня за то, что произошло в прошлый раз. Мне очень стыдно. И мне очень жаль, что я так себя повела. Я была в отчаянии и не соображала. Прости меня. Я не должна была так поступать с тобой.