Патриот - Андрей Рубанов

В семье он этого не слышал.

Старший Знаев никогда не считал свой народ уникальным. По его мнению, уникальным был каждый из дюжины крупнейших народов планеты. Россия была одним из центров силы, одним из столпов мирового порядка – но не уникальным, не особенным. Другими центрами являлись США, Китай, Африка, исламский Восток, Западная Европа, Юго-Восточная Азия плюс интернациональные финансовые и религиозные лобби: католическая церковь, например, или еврейский капитал.

Десяток или полтора крупных игроков планетарной шахматной доски играли партию. Россия играла наравне с остальными. Каждый из десятка игроков был исключителен по-своему.

Россия не была самым сильным игроком, но не была и слабым.

Россия не имела бесконечного человеческого ресурса, как Китай, и процветающей потребительской экономики, как США и Европа, – но Россия имела тысячелетний опыт войн, крупнейшую военную промышленность, ядерное и космическое оружие, большие территории, природные богатства, оригинальную и сильную культуру.

С точки зрения Знаева-старшего, рассуждать о русской исключительности значило признать себя нацистом. Исключительными являются не отдельные нации или народы, но комплексы идей, несомые этими народами.

Итальянцы и китайцы, англичане, испанцы и французы вложили в планетарное благо на глаз побольше, чем русские.

Арабы делали трепанации черепа за полтысячи лет до того, как русские научились письменности.

Португальцы и голландцы бороздили мировые океаны за сотни лет до того, как в России был спущен на воду первый большой корабль.

Немцы и японцы, проиграв мировую войну, за считанные годы восстановили сильные экономики и добились благоденствия, тогда как в России никогда, например, не существовало лёгкой промышленности и не существует до сих пор.

Русские выиграли множество войн, но множество и проиграли.

Русские провели множество военных интервенций, унизив национальное достоинство поляков, венгров, чехов, латышей, эстонцев.

Русские победили нацизм, уничтожили Гитлера и спасли мир, но вместе с русскими мир спасали сотни тысяч и миллионы казахов, узбеков, армян, украинцев и белорусов. А также удмурты, осетины, черкесы, башкиры и люди множества других национальностей.

Но об этом Знаев со своим сыном не говорил.

И про то, что ни один историк так и не выяснил, откуда, собственно, взялись русские, – не говорил.

И про то, что в XX веке Советским Союзом последовательно управляли грузин, украинец и молдаванин, – не говорил.

И про Крым, Донбасс, Сирию, «вежливых людей» и «зелёных человечков» – не говорил.

Но оказалось, что сын это всё узнал и без участия своего родителя.

Теперь родитель отхлебнул из подаренной сыном бутылки, сел на пол, привалился спиной к стене и разрыдался.

Не от боли.

И не от того, конечно, что сын обозначил себя как русского. Как принадлежащего к племени вежливых людей.

Сейчас для отца это не имело никакого значения.

30

Потом услышал в комнате посторонний звук: в раскрытое окно залетела птица, обыкновенный серый голубь, спавший, наверное, где-то рядом и потревоженный треском распахиваемой оконной створки.

– А ну пошёл отсюда! – грубо крикнул Знаев, раздражаясь, как будто бессловесная тварь не имела права видеть его разбитую морду. – Пошёл!

Голубь заметался, хлопая крыльями и издавая враждебные горловые звуки, несколько раз ударился о стены и даже попытался напасть на человека, но тот замахал руками, оттеснил птицу к окну – и она наконец канула в фиолетовую пустоту.

Запивая из горла приступ отцовской любви, Знаев некоторое время бродил по квартире. Глаза почти ничего не видели. В голове было – словно в пустом мусорном ведре: самую малость смрадно. Чтобы хоть как-то себя взбодрить, снял носки и продолжил бороздить пустоту босиком, и это помогло на какое-то время: обхватывая ступнями твёрдый прохладный пол, Знаев как будто держался за весь земной шар, за прочную твердь – чтоб не сорвало набегающим потоком звёздного вихря и не унесло в никуда.

И ругался про себя шёпотом. И подбирал бумажным платком кровавые сопли.

Вот же попал. Вот же дожился. Что ж ты, старый дурак, совсем ни на что не годен? Если собственный сын – пацан, мальчишка – предлагает тебе защиту?

Ночь была на переломе к рассвету, по старой поговорке – «час волка и собаки».

Вдруг Знаев почувствовал сильную дурноту, закружилась голова – и он опёрся рукой о стену, чтобы не упасть.

Ноги ослабли: сел на пол.

Стуча зубами, ждал, в состоянии болезненного полуобморока, что будет дальше, и время от времени шёпотом изрыгал матерные проклятия, поминая чёрта и дьявола.

Наконец, он увидел его напротив.

«Накликал», – подумал Знаев.

Обильный холодный пот прошиб его, и тут же наступило сильное облегчение. Но фантом никуда не делся.

Чёрт был столь отвратителен, что для описания его гадкого изменчивого облика не существовало слов ни в одном языке. Он был гол и одновременно волосат, стар и одновременно юн. Он то придвигался, огромный, длиннорукий, то уменьшался до размеров кошки или детской куклы. Лицо – точная копия Знаева, но при всём сходстве лицо это было лишено мужских черт, лицо андрогина, полумужчины, полуженщины, жирное лицо, текучее; гримасы и ухмылки сменялись на этом лице с огромной скоростью.

Волосы его стояли дыбом, ярко-рыжие и даже как бы дымящиеся – то ли лохмы, то ли огненные языки.

Знаев опять оттянул пальцем нижнее веко, чтобы лучше видеть.

– Покажи живот, – попросил он.

Нечистый, глядя белыми глазами, тут же расстегнул рубаху, демонстрируя живот без признаков пупка.

– Ты чёрт? – грубо спросил Знаев.

– Бес.

– Чем отличается?

– Ничем.

Голос беса тоже менялся: то карикатурно высокий фальцет, то оперный бронзовый бас.

– Тебя нет, – уверенно сказал Знаев. – Ты – галлюцинация. Исчезни. Я не хочу тебя видеть. Только не сейчас. Уходи.

– Не получится, – веско ответил бес, перемещаясь ближе и ближе. Он излучал силу и уверенность. – Ты сожрал слишком много.

Знаев вспомнил про таблетки. Побежал в кухню.

Там на спинке стула висел его пиджак.

Вытащил из карманов пузырьки, облатки, блистеры – они были пусты, выпотрошены.

– Я всё съел, – растерянно сказал Знаев. – Когда?

Нечистый пожал покатыми плечами.

– Давай сразу о главном, – произнёс он мягко, покровительственно. – Ты понимаешь, Серёжа, что дальше тебе жить совершенно незачем?

– Что за бред, – возразил Знаев, отшвыривая пузырьки. – Убирайся! Тебя нет. Ты – глюк.