Она что-то знала - Татьяна Москвина

Его нет, Он умер, Он блистает всеми своими силами и могуществами, но явно в стороне от нас, Его недостойных и погрязших в грехе, – любой вариант устроит несчастных влюблённых, любая химера пойдёт в пищу, всё, что угодно, – кроме правды.

Той правды, что Он есть, и Он не умирал. Он создал этот мир и распоряжается им. И если отбросить усилием воли завесу пылкой влюблённости, лицо Создателя можно будет даже и разглядеть.

Непознаваем, непредставим для нашего ума только масштаб этой личности, но вовсе не её суть, не её характер и очертания».

«Представьте себе нескончаемую вереницу всех властителей и всех гениев, которых произвело на свет человечество, всех, в ком подозревали горение Божьей искры и прозревали Божественную санкцию их деяниям. Что между ними общего? Крайняя сосредоточенность на себе, на своём, на своих победах и своём творчестве, на своей проповеди, наконец. Но искра состоит из того же, из чего состоит пламя! И Творец мира точно так же сосредоточен на себе и на своём, на своих победах и своём творчестве. Исправлять мир согласно нашим пожеланиям для него была бы такая же нелепость, как для писателя заботиться о благополучии действующих лиц романа. Для Создателя значение имеет только Он сам и его семейство (потому что там имеется семейство, и это мы ещё разъясним).

Возьмём, к примеру, страдания Сына. Это уж все знают. Страдания Сына – мы под тенью этого страдания живем два тысячелетия. Мы уже этими страданиями обкормлены до пресыщения, и тем не менее ежегодно возобновляемые ритуалы строго и упрямо воспроизводят одну и ту же картину, настойчиво возвращая нас к одной неудачной неделе в глухой римской провинции. Только это важно! Только это существовало на самом деле, остальное – краткий кошмарный сон. Две тысячи с лишним лет человечество приговорено помнить о Страданиях, и приговор исполняется неукоснительно, более того, только тем, кто помнит и чтит эти Страдания, ещё светит кое-какое спасение „там и потом».

Остальные – уж извините-подвиньтесь, хоть бы вы были набиты добродетелями от бровей до пупа. Нет, не кроткое «что ж вы, сволочи, сделали», а грозовое «Я вам покажу!» веками гремело в мире. Люта была расправа Отца за Сына!

Но, господа, Сын Божий Иисус Христос страдал три полных дня. Три дня! Окружённый учениками, почитателями, влюблёнными истеричками, находящий бесплатную пищу и приют под десятками крыш, прославленный умница, речистый красавец, молодой, здоровый, выросший среди любящих земных родителей, владеющий Божественными дарами, Иисус был арестован, избит и распят на кресте – вот вам три дня – после чего преблагополучно отбыл на небо к Отцу. И об этих страданиях поют, пишут, рисуют их две тысячи лет и конца-краю не видно. Три дня! Что это в сравнении с чудовищными страданиями человечества? Да возьмём самое простое, элементарное, бытовое – муки какой-нибудь всеми забытой бабульки, которая счастья и во сне не видала и лежит теперь годами, ходит под себя. Корчится плоть, корчится дух без конца. И кто поможет? Только один человек другому человеку. Только это и есть! А что важнее для Отца, что имеет для него подлинное значение – мы знаем: и это нам внятно. Жизнь семьи. Только жизнь семьи. Его семьи. А не куколок, которых он налепил из праха и может налепить сколько угодно. Вспомните – „Бог из этих камней может сделать детей Аврааму…»»

«Несомненно, наш Создатель – личность талантливая, особенно если учесть, что нам практически не с чем сравнить результаты его творчества – мы не знаем миров, созданных другими Создателями, и того, какое место Он занимает среди них, на „отлично» или на „удовлетворительно» Он сработал данный мир. Но воздадим должное: красота и величие – о, да. Равно как и уродство, и безобразие. Что бы это значило, однако? Откуда взял Создатель материал для творчества уродства и безобразия, где эти первообразы искажений? Но ладно. Оставим это. В юности я познакомилась с одним известным, выдающимся писателем. Он был действительно талантлив в своих сочинениях, но напрасно я искала следы этого таланта в его стёртой, скучной, пошловатой личности – фокус, который пытаются проделать многие искатели смысла, когда встречаются с так называемым талантом. Прочтите хотя бы „Гоголь в воспоминаниях современников», и плачевная картина отыскивания Божественного огня в повседневности носителя „таланта» вам откроется в достаточном блеске. Это мелодия очень старинной шарманки. Люди читают книги, люди видят полотна, люди слышат музыку – люди бросаются к творцу прекрасного и обнаруживают нечто заурядное, а частенько и порочное, несравнимое с тем, что сотворено. Бывает, что творца настигает неудача и он создает нечто недостойное своего дара. Но куда чаще мы видим иное: творение оказывается выше, интереснее, умнее, прекраснее, значительнее творца.

Трудно не понять мою скромную мысль.

В человечестве была идея о том, что Всеблагого и Премудрого Творца постигла некоторая неудача, когда он занимался именно нашим миром. Я предлагаю истинную трактовку происшедшего: Творение нашего мира – это был, как говорится, его пик формы. Он находился на пределе своих возможностей и вложил в заветное произведение лучшие силы. Миг творчества прошёл. Творение зажило самостоятельной жизнью. А Творец вернулся к своему повседневному существованию. Мир не „ниже Бога», а „выше Бога», как творение бывает выше творца. И потому его непосредственное вмешательство в уже созданный текст не невозможно, а не нужно.

„Повтори творящие слова». Зачем мы просим Его об этом? Творящие слова не повторяют – оттого они и остаются творящими. Я никогда ни о чём Его не просила именно потому, что почти въявь, содрогаясь и цепенея, и вместе с тем с идиотской ласковой усмешкой ощущала Его. Не как свет, шар, поток неведомо чего, абстракцию, чистый разум, эманацию какую-то – да нет же, нет, я ощущала Его лично как личность.

Прежде всего, это мужская личность, исполненная воли и воинственности. Полная оригинальных творческих идей и наделённая силой для их воплощения. Эта личность страстно увлекается игрой созидания форм, любит и сочинять их и созерцать. Творец, несомненно, пребывает в разных настроениях, Он влюбчив и гневлив, Он имеет то особое свойство, которое мы здесь называем „чувством юмора». Как и все земные творцы, Он нуждается в двух вещах: чтоб Его признавали и чтоб Его славили. Он ревнив, не слишком благосклонен к критике, которую, однако, допускает в определённых границах.

В Нём есть ещё одно, важное по своим последствиям для нас, куколок, свойство. Он… как бы это помягче сказать?., в Нём есть то, что имел в виду Пушкин, когда определял суть поэзии. „Поэзия должна быть глуповата». „Поэзия выше нравственности или, по крайней мере, совсем другое дело». Эти кажущиеся парадоксальными слова – гениально касаются, лёгкими перстами ощупывают ядро мира… Озлобленный ум подростка счел бы попросту, что Бог – дурак и сам не знает, что делает. Но мы не подростки, и ум наш нисколько не озлоблен. Известный нам рассуждающий и объясняющий ум есть и в Творце, раз он есть и в нас. В некоторых из нас. Но этот рассуждающий и объясняющий ум не руководит Им и не первенствует в Нём. Не Его дело рассуждать и объяснять, Его дело – творить! Начни Он рассуждать да прикидывать, что выйдет, – и ровным счётом ничего и не выйдет. Та глуповатость и самодовольство, которые мы видим в грубых, земных отражениях Творца, в Нём самом уже не есть глуповатость и самодовольство. И не всё ли равно, как эти качества назвать? Упоение своими силами, радость творчества, преобладание созидательной способности над аналитической. Да как хотите крутитесь – всё одно ничего не перемените. В нашем земном, обычном, обыкновенном смысле Бог вовсе не умён. Именно потому наибольшее количество претензий к Создателю и поступает от обычного земного ума. И благополучно проходит сквозь Него».