Сказание о Йосте Берлинге - Сельма Лагерлеф
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Эй, Беренкройц! – спокойно, но очень громко, стараясь перекрыть шум встречного ветра, говорит Йоста. – Подумай только, это третья женщина, которую я похищаю этой зимой. Но те вешались на шею и покрывали меня поцелуями, а эта ничего не хочет – ни целоваться, ни даже танцевать. Можно после этого понять хоть что-то в женщинах?
А во дворе усадьбы исправника визжали дамы, мужчины выкрикивали ругательства, истерически звенели колокольчики в упряжках, словно это была и не ночь, а какой-то бесшабашный праздник.
Двое, которым было поручено охранять майоршу и никуда не отлучаться, изнывали от любопытства.
Что там происходит? Почему такой крик? – спрашивали они друг друга.
Но тут дверь открылась, и чей-то голос выкрикнул:
– Ее похитили. Он забрал ее и уехал!
Они выскочили, будто их пружина подбросила, даже не заглянув в ткацкую, где была заперта майорша. Кого же еще могли похитить?
Стражникам повезло – им удалось впрыгнуть в одни из саней погони. Но далеко не сразу до них дошло, кто и кого похитил.
А тем временем Берг и кузен Кристофер спокойно вынули засов.
– Майорша свободна, – сказал Берг.
Они не смотрели на майоршу. Они смотрели в пол. Встали по обе стороны двери, как часовые, только опустили головы.
– Майоршу ждут запряженные санки.
Она вышла в опустевший двор, села в сани и укатила прочь.
А Дон Жуан тем временем миновал Брубю и легкой, летящей рысью мчал к скованному льдом озеру. Морозный ветер приятно обтягивал лицо, звенели бубенцы, в небе сияли бесчисленные звезды, а голубой снег искрился под луной так, что можно было подумать, что кто-то специально усыпал их путь алмазами.
Йоста Берлинг пришел в поэтический восторг.
– Беренкройц! – поспешил он поделиться вдохновением. – Смотри, Беренкройц, как странно все устроено! Точно так же, как Дон Жуан уносит эту юную женщину, время уносит человеческую жизнь. Ты олицетворяешь необходимость этой гонки, я олицетворяю желание, истинное желание, которое не может сдержать даже воля. А ее, беспомощную жертву, время влечет все глубже и глубже в пропасть забвения…
– Какое еще забвение! – рявкнул Беренкройц, хлестнул Дон Жуана, отчего тот побежал еще быстрее, и обернулся, сверкнув наросшими звездами инея на ватных усах. – Помолчи лучше. Нас догоняют, сейчас будет тебе забвение.
– За нами волки, Дон Жуан, а мы с тобой – добыча! – не унимался Йоста. – Дон Жуан, мальчик мой, вообрази себя молодым лосем! Беги через кусты, ищи брод в болотах, прыгай в прозрачные озера, плыви, гордо подняв голову, и исчезни, исчезни в этом спасительном мраке вечных еловых лесов! Ах, Дон Жуан, похититель женщин! Слейся с природой! Беги, как молодой лось!
Бешеная погоня поднимает в нем бурю восторга. Крики преследователей кажутся ему звуками церковного органа с низко свистящим контрапунктом ветра. Графиню трясет от страха, мелко-мелко стучат ее зубы, точно ксилофон выводит свои узоры на торжественном, многоголосом и на удивление гармоничном аккорде, взятом самой природой. Мурашками бежит по телу волна вдохновения.
Он отпускает графиню, встает во весь рост и срывает с себя шапку.
– Я Йоста Берлинг! – кричит он. – Я Йоста Берлинг, самый богатый человек в мире, обладатель десяти тысяч поцелуев и тринадцати тысяч любовных записок! Да здравствует Йоста Берлинг! Поймайте его, если можете!
И в следующую секунду он уже прильнул к ушку графини.
– Как вам скорость, графиня? Королевская скорость, королевская прогулка! За Лёвеном раскинулся Венерн, а за Венерном – море… мир скован льдом, графиня, повсюду черно-синий лед, он с грохотом катится нам под ноги, а от этого грохота падают с неба звезды… а за спиной гиканье погони! Вперед! Только вперед! Неужели вам не нравится наша прогулка, о, моя юная, моя прекрасная графиня?
Она резко оттолкнула его и выпрямилась.
А в следующую секунду он уже стоял перед ней на коленях.
– Я последний негодяй, графиня, но вам не следовало унижать меня и кавалеров. Вы воображали, что стоите на такой высоте, что нам до вас не дотянуться. Вас можно понять… Ну что ж… вы любимица земли и неба. И тем более как вы могли толкнуть падающего? Как вы могли оскорбить презрением тех, от кого и так отвернулась судьба?
Он схватил ее руки и прижал к губам.
– Если бы вы знали, как это горько – чувствовать себя отверженным. Но есть и преимущества – можно делать все что угодно, никто от тебя ничего хорошего не ждет. Так что я ничьих ожиданий не обманул – поступил как негодяй.
И только теперь он заметил, какие ледяные у нее руки. Она не успела надеть перчатки!
Он достает из кармана большие кожаные варежки, надевает ей на руки – и сразу успокаивается. Порыв вдохновения прошел, как его и не было.
Сел в свой угол саней, отодвинулся от графини как можно дальше.
– Вам нечего бояться, – тихо и даже скучно сказал он. – Посмотрите, куда мы едем. Не подумали же вы всерьез, графиня, что мы можем причинить вам какое-то зло?
Ее сознание было парализовано страхом, но тут она очнулась и подняла голову. Дон Жуан уже пересек озеро и теперь не быстро, но бодро тянул сани вверх, по склону к Боргу.
Экипаж остановился у крыльца ее усадьбы, и он помог молодой даме выйти из саней. Ее окружили слуги, и к ней, как по мановению волшебной палочки, вернулось мужество.
– Позаботьтесь о коне, Андерссон, – сказала она конюху. – Надеюсь, господа, так любезно доставившие меня домой, зайдут ненадолго? Граф сейчас будет здесь.
– Если графиня того пожелает, разумеется.
Йоста выскочил из саней. Беренкройц, ни секунды не сомневаясь, бросил вожжи конюху и спрыгнул с облучка.
С молодой графиней во главе процессия двинулась в дом. Графиня даже не старалась скрыть злорадство, хотя на лбу появилась морщинка сомнения. Она ожидала, что кавалеры откажутся от приглашения – мало ли чем может кончиться встреча с мужем похищенной женщины?
Должно быть, они плохо знают ее Хенрика. Строгого, честного, справедливого, настоящего мужчину, истинного рыцаря. Сейчас в усадьбу явится отставшая погоня, и Хенрик раз и навсегда запретит этим негодяям, насильно похитившим его жену, появляться в их доме.
Она с удовольствием представляла, как возмущенный Хенрик позовет слуг, укажет им на кавалеров и громовым голосом скажет:
– Этих господ никогда и ни при каких условиях на порог не пускать!
И самое главное, она ждала, что граф возмутится не столько инсценировкой похищения – в конце концов, ее можно посчитать безвкусной шуткой; нет, ему должна в первую очередь претить черная, отвратительная неблагодарность кавалеров к своей благодетельнице – старой майорше.
Он, благородный и великодушный, воспылает справедливым гневом, и любовь придаст огня его словам. Он, ее защитник и покровитель, берегущий ее, как чудом доставшуюся ему драгоценность, – как он может допустить, чтобы неотесанные грубияны бросались на его жену, как коршуны на воробья!