Псы, стерегущие мир - Алексей Игнатушин

К Повелителю прискакали полководцы, лица озабоченные, у Али-Шера рожа «прыгала» различными гримасами. Сомчей бросил короткий взгляд на Алтына, расслабился.

– Успокойте воинов, – сказал Повелитель властно. – Пусть ничего не ищут, и вы разойдитесь, – бросил он кольцу охранников.

Раздался слаженный топот сапог. Полководцы нехотя посмотрели на Шергая – почему этот сморчок остается с Повелителем? – и стегнули коней.

Алтын посмотрел вслед удаляющимся воинам и пнул сапогом нечто полупрозрачное. Маг вгляделся, брови поползли вверх.

– Да, – кивнул Повелитель, – в нашей благословенной степи подобных существ нет. Ты был прав, говоря о недовольстве лесной земли.

Шергай оторвался от кисейной плоти, ответил с низким поклоном:

– Повелитель, каким бы ни было недовольство природы, существа, подобные этим, не пойдут убивать захватчиков, и не абы кого, а самого главного, великого, величайшего!..

Алтын поморщился, жестом остановил словесные излияния.

– Кто-то их послал, – сказал он утвердительно. – Либо мстят уцелевшие из разоренных земель…

– Повелитель, напрасно ты дал милосердию и благодушию взять верх, надо было всех уничтожить! – зашептал маг горячо.

Алтын нахмурился, в глубине глаз блеснули огоньки гнева.

– Не перебивай, Шергай! – рыкнул он грозно и продолжил прерванную мысль: – Либо князь Арам предпринял меры. Не удивительно, он всегда хитрил.

Маг смущенно кашлянул:

– Повелитель, ты знаешь следующего противника?

Алтын коротко кивнул:

– Немного. Наши отцы встречались на Пепельном валу.

Шергай замер на месте, в неловкости разводя руками. Повелитель глянул пристально на темную стену леса вдалеке, будто хотел пронзить взором древесный заслон и взглянуть на город, который скоро исчезнет.

Шум дождя убаюкал Хруща еще засветло. Старец перед сном окинул взором через окно кисейную пелену, почти скрывшую стену леса, втянул полной грудью похолодевший воздух… Век бы стоял, но зевок едва не порвал рот, очи сладко жмурились, пришлось захлопнуть ставни и повалиться на лавку…

Глаза старика открылись в темноте. В ушах повисла мерная дробь дождевых капель, разомлевшее тело откликалось на пробуждение неохотно. Хрущ уставился в темноту, пытаясь различить очертания потолка, пятерня зарылась в седые космы, ногти сладко чесали затылок. Хрущ с удивлением заметил, что в груди тает льдинка смутного беспокойства, нарушившего сладкий сон. С чего бы?

По ушам хлестнуло звуком удара в ставни, сердце, екнув, замерло в страхе.

– Неужто за мной пришли? – раздался в темноте избы сиплый всхлип.

Старик обратился в слух, уши от натуги шевелились, горло закупорил комок величиной с кулак. В щелочку ставней проникло фырканье животного. Хрущ обмер, по телу прошлась волна ужаса. Пересохшее горло сжалось под невидимой хваткой, от отлива крови в голове загудело, звуки дождя истончились, словно уши забили войлоком.

Озлобленный стук могучего кулака в ставни пробился сквозь звон в голове. От яростного окрика Хрущ едва не преставился.

– Есть кто живой?! Отворяй!

Хрущ с усилием поднялся с лавки, в темноте столкнулся со столом. Затем с треском рухнула на пол скамейка.

Слова вперемешку со стоном ставней вконец ошарашили старика.

– Будете открывать?! Промокли, как собаки, мочи нет!

Хрущ подобрал отвисшую челюсть, метнулся к окну, дрожащими пальцами едва справился со щеколдой ставен.

В окно ворвалась ночная прохлада, порыв ветра бросил на морщинистое лицо горсть капель.

– Наконец, – раздался могучий бас. – Извини, старче, что подняли средь ночи. Пусти переночевать.

Хрущ напряженно вгляделся в ночь, подслеповатые глаза смутно различили очертания огромного мужа, будто асилок возник перед избой. В прореху на стыках дождевых туч проглянула луна, мертвенный свет облил могучего бородача в кольчуге и троих молодцев с конями. Оружных.

– Э-э… переночевать? – пробормотал старик.

Лунный свет затерялся в складках туч, облики пришлых слились с темнотой. В ночи тлели багровые угли глаз громадного коня. Кишки Хруща скрутило судорогой страха.

«Что за нечисть сподобило принести?» – вздохнул старик про себя скорбно.

– Неужели больше негде переночевать? – спросил Хрущ срывающимся голосом. – Деревня большая, на полсотни дворов, а мне и кормить вас нечем.

В сырой тьме глаза огромного бородача грозно блеснули, повеяло злобой усталого путника. Хрущ невольно подался от окна. Сквозь дробь холодных капель по крыше пробился насмешливый молодой голос:

– Воевода-батюшка, позволь я ему голову срублю, не марай ручек белых.

Хрущ тонко вскрикнул, заледеневшая кровь сковала руки-ноги, вставшее сердце заполыхало острой болью.

– Полно тебе, Буська, озоровать, – сказала темнота голосом зрелого мужа. – Научись язык держать за зубами.

– Лады, – ответил Буська с нарочитой покорностью.

Хрущ осторожно шевельнул руками, ладони сомкнулись на груди, где под дряблой кожей, мало не ломая сплетение ребер, стучало очнувшееся сердце. Старик едва не заплакал от бессилия: пришлые могут сотворить что угодно. Старшой одним голосом, похожим на раскаты грома, внушал страх.

Великан почувствовал страх старика, голос прозвучал тише, с подобием теплоты и участия:

– Не пужайся, старый, худа не причиним. Извини, что разбудили среди ночи, но устали, как собаки, нет сил ходить по дворам, стучаться в ставни. Пусти на ночь, раз такое дело, отблагодарим.

Хрущ замер в замешательстве: чужаки говорят запрещенные речи, будто пришли за тридевять земель. Старшой хочет показаться добрым, но даже мирный тон нагоняет дрожь. Попробуй таких не пусти…

Старик в нерешительности вгляделся в смутные очертания Стрыя. На двор вернулась тишина, нарушаемая звоном капель, фырканьем промокших лошадей.

Хрущ в нерешительности молчал, в черепе плескалась немая мольба о снятии нежданного морока, но ночные гости не думали исчезать. Стояли, ждали. Старший постепенно закипал, громче коня сопел.

Старик нервно сглотнул, язык вяло поскреб высохшее небо, голова раскалилась, как чугунок в печи. Мелькнула обреченная мысль, что пустить придется. Хотя ежели пришли упыри, то не войдут в дом без приглашения, обвязь шиповника на окнах и двери нечистых оттолкнет.

– Стрый, он думает на упырей, – раздался рассудительный голос, ранее осуждавший озорника Буську.

Буська немедля отреагировал:

– И с чего бы? Непонятно.

Двор осветился лунным светом, капли дождя падали кусочками расплавленного серебра. Хрущ разглядел мокрые лица пришлой четверки, и от сердца немного отлегло. Упыри на лицо красны, любая девка не задумываясь задерет подол при виде мертвого красавца, а эти уродливы, как и положено мужчинам, лишь один, с усами подковой, сойдет за красавчика, да и то в темноте.