Ветер подскажет имя - Юлия Климова

– Без сомнения, я так и поступлю. Благодарю вас.

Полушконков Дмитрий Мартынович занимался частным сыском, и ранее Павлу приходилось обращаться к нему по малозначимым, но требующим решения вопросам. Результат всегда удовлетворял, рекомендации в свое время не соврали.

– Я пригласил вас по весьма деликатному делу. И я хочу, чтобы лица, которые я сейчас назову, никак не обнаружили вашего интереса или присутствия.

– Понимаю, – протянул Дмитрий Мартынович и кивнул.

– Сегодня в город прибыла девушка – Александра Образцова. Она приехала к своей тете – княгине Марии Николаевне Чернышевой. Полагаю, она задержится у нее надолго. – Павел подошел к окну и встал спиной к Полушконкову. – Вам что-либо известно о княгине?

– Вдова. Маловыразительная особа. Любит театры. Раньше никто не интересовался ее персоной, и я располагаю малой долей информации.

– Понаблюдайте несколько дней за домом Чернышевой… Меня интересует, останется у нее гостить Александра Образцова или нет. Я также хочу знать, как обращаются с девушкой и всем ли она довольна.

– Вы правы, титул еще не говорит о благополучии. – Полушконков издал крякающий звук, и Павел понял, что это усмешка. – Я знавал такие семейства… Но не будем об этом. Сколько дней вы мне даете?

– Два-три.

– Маловато для полноты картины, но, возможно, случай окажется простым.

– Если Александра не посетила княгиню, обязательно сообщите об этом сразу.

– Всенепременно, – заверил Полушконков и поднялся с кресла. Обернувшись, Павел увидел на его лице блуждающую улыбку. – Всенепременно, – повторил Дмитрий Мартынович и поклонился.

Ожидание нервировало и заставляло все чаще расхаживать по комнате туда-сюда и поглядывать на часы. Поздним вечером следующего дня Полушконков прислал с посыльным записку: «Рад сообщить, она именно там, где вы и предполагали». Перечитав несколько раз предложение, сложив записку и небрежно отправив ее в ящик письменного стола, Павел замер посреди кабинета, закрыл глаза и улыбнулся. Александра – маленькая, хрупкая, нежная, добралась до цели. Да если бы она сейчас была рядом, он бы затряс ее и прижал к себе со словами: «Ты молодчина, слышишь? Ты молодчина!» Он прекрасно понимал, что пришлось пережить Александре, и, несмотря на колючее чувство вины, гордился маленьким подвигом этого сильного воробышка.

Полушконков вернулся через четыре дня, на его лице читалось глубокое удовлетворение, залысины поблескивали, тонкие губы находились в постоянном непокое, будто Дмитрий Мартынович непрерывно разговаривал с кем-то мысленно. Павел подозревал, что именно с ним.

– Павел Андреевич, спешу доложить, что ваше поручение выполнено. Александра Образцова прибыла к княгине Чернышевой, впрочем, вам об этом уже известно. Со слов одной из служанок, Мария Николаевна приняла племянницу как родную дочь. К девушке спешно приглашены преподаватели танцев, литературы, истории, музыки, французского языка… Ближе к лету княгиня планирует вывести Александру в свет.

– Значит, о возвращении домой речи не идет?

– Я не знаю, откуда приехала племянница Марии Николаевны, вы не просили узнать об этом, но тема отъезда не всплывает, – ответил Полушконков, приглаживая редкие светлые волосы. – Наоборот, все говорит о том, что девушка остается у княгини на продолжительное время.

– Что-нибудь еще?

– На Сенном рынке Александра отдала письмо семье цыган и попросила передать его адресату. К сожалению, я не мог подойти ближе, и имя не долетело до моих ушей. Но я слышал, как женщина в ответ произнесла: «Цыганская почта – самая верная». Уверен, письмо будет доставлено.

– Геда… – еле слышно произнес Павел.

– Что вы сказали?

– Нет, ничего.

– Будут ли еще какие-либо распоряжения?

Только в этот момент Павел осознал, что простая и одновременно сложная история его отношений с Александрой Образцовой закончилась. Больше не нужно устремляться вперед, надеясь на встречу, спрашивать, узнавать, беспокоиться. И даже ругать себя уже не стоит – его недостойный поступок превратился в пыль прошлого.

Это сейчас Павел стоит возле книжных полок и думает об Александре, а вспоминает ли она?

Хотя бы с презрением и ненавистью…

Или новая жизнь поспешила перечеркнуть все вчерашнее?

– Нет. Я благодарен вам за работу.

Когда Полушконков ушел, Павел спустился на первый этаж в столовую, съел суп, не почувствовав вкуса, проигнорировал другие поданные блюда и вернулся в кабинет, желая разобрать не срочную деловую корреспонденцию. Он старался продолжить день как обычно, не возвращаясь постоянно к образу Александры, но уже через час, когда он писал ответ в министерство, его правая рука задрожала, а зубы сжались. Павел откинулся на спинку стула, закрыл глаза и попытался унять вспышку злости, разрывающую грудь. Ему больше нечего делать в Петербурге, все, что было нужно, он узнал, и теперь самое время возвращаться.

«Не будет тебе покоя, не будет счастья, и умереть захочешь, так не умрешь. Будешь всегда бежать по следу и сгинешь, пропадешь, если не сыщешь кусок души потерянный…» – далеким эхом донеслись слова, не так давно сказанные Гедой.

Нет, это не злость сейчас терзала его изнутри, не разочарование, а возрастающая нестерпимая режущая боль. Она беспрепятственно шагала по ребрам, небрежно задевая их, она втекала с кровью в вены и неслась дальше, наполняя крепкий организм мукой, она устремлялась к мозгу, настойчиво шепча: «Больше никогда… больше никогда… больше никогда Александра не посмотрит в твою сторону… Она будет жить без тебя… счастливо и беспечно…», боль гнула кости и самое страшное – она не собиралась никуда уходить.

Встав так, что стул громыхнул и упал, Павел провел рукой по лицу и резко выпрямился.

– Больше никогда…

Вот теперь он предложил бы Александре Образцовой очень много. Он бы отдал ей все, включая жизнь и свободу. Но ветер унес тот день и час, когда она могла бы услышать эти слова, улыбнуться в ответ, смутиться и, может, сказать: «Да».

Вопрос остался без ответа. Павел в три шага подошел к окну и посмотрел на холодную улицу Петербурга. Надо уезжать. Немедленно. Надо забыть, перечеркнуть… Но в глубине души он знал – это невозможно. Куда бы он ни устремился, как бы ни лгал самому себе, за сколько бы дел ни взялся одновременно, боль всегда будет идти рядом – след в след.

Ночью Павел проспал не больше четырех часов: стоило закрыть глаза – и из темноты появлялась Александра. Он протягивал руку, чтобы убрать с ее щеки прядь, она поднимала голову, заглядывала ему в глаза и… Он просыпался.

В восемь утра Павел вскочил на Норда и рванул из Петербурга прочь. Ветер бил в лицо, грязь летела из-под копыт, спина взмокла, но боль не отставала, она уже выбрала себе друга на долгие, долгие дни и собиралась служить ему верой и правдой.