Моя шокирующая жизнь - Эльза Скиапарелли

Перу! Мне понравилось Перу! Жена президента приехала встретить меня на аэродроме и с отменной любезностью предоставила всю страну в мое распоряжение. Она познакомила меня со всеми, кто представлял для меня интерес; организовала старинный балет в мою честь, потрясающий и неожиданный спектакль. Когда позже я увидела в Нью-Йорке мюзикл «Король и я»[131] с Гертрудой Лоуренс[132] и Юлом Бриннером[133], танец детей мне напомнил Перу, и у меня не осталось сомнений по поводу тесных связей между Азией и этой частью Южной Америки, места встречи китайцев и латиноамериканцев. Этот танец был одновременно страстным и полным достоинства, как доисторический Коромандель[134].

От Арекипы я поднялась до Куско, древнейшего места в мире, в таком маленьком и невероятном поезде, таком медленном, будто его тащили сонные коровы. Поднимаясь все выше, он останавливался каждую минуту у маленьких вокзалов, где люди толпились вперемешку с ламами, смотрящими на меня через пыльное стекло вагона своими огромными мудрыми глазами. В этой местности преобладал песчаный цвет, иногда разбавленный оттенками моего любимого розового цвета «шокинг»; это подтверждает банальную истину – ничто не ново под луной. И так вплоть до озера Титикака, где лодки строят из грубо сплетенного тростника, а женщины закутываются с ног до головы, как на Ближнем Востоке, пряча лица под черными платками, и передвигаются, гордые и большие, переваливаясь в огромных юбках ярких расцветок. Детей рожают, присев в уголке на корточки, на манер птиц, несущих яйца. Сам Куско примитивен, безлик, безучастен. По воскресеньям церковь, голая, как ангар, и грубо покрашенная белой известкой, становится похожей на картину. Там встречаются мэры соседних деревень, одетые в толстый черный драп с серебряными цепями на шее. На рынке продают бесчисленные фетиши: картинки из свинца или серебра, изображающие жилье или домашних животных, обернутые в маленькие мешочки, их хранят как можно ближе к сердцу, чтобы они приносили счастье или исполняли желания. Внутри церкви – орган, изготовленный из кусков грубо оструганного дерева; приводился в действие человеком, который, подобно звонарю, тянул за толстые веревки. В отдаленном углу – невероятное, удивительное зрелище: группа мужчин и детей, одетых в коричневое и черное, стоит у белой стены, все дуют в огромные морские раковины, создавая странный аккомпанемент для хора верующих. Повсюду вокруг церкви на бесчисленных скалах огромное скопище больших и маленьких ракушек, белых, серых, даже светло-розовых, оставленных отступившим морем тысячи лет назад… сколько же тысячелетий? Ничего удивительного, что крестьяне и ламы смотрят столь отрешенно. Здесь присутствие человека кажется малозначимым.

Затем следует красивая, мягкая страна Чили. Покинув Винья-дель-Мар, напоминавший Круазетт в Каннах, я снова поднялась на значительную высоту в Андах. Взлетев над Андами и зная, что посадка невозможна, увидела над одной скалой возвышающуюся статую Христа и вспомнила известную детскую итальянскую книгу «От Апеннин до Анд»[135], в которой рассказывается, как маленький итальянский сирота отправляется по морю, один и без денег, завоевывать Аргентину и после многих удивительных и трогательных приключений становится миллионером. Самолет медленно спускался, как в свободном падении, к равнинам Аргентины, к Буэнос-Айресу, напоминавшему Париж 1900 года с его жилыми районами, похожими на авеню Виктора Гюго, и торговыми кварталами, имеющими вид ящиков с отличной молодой телятиной, – последнее место, где должна жить женщина. Оттуда я улетела в Бразилию с ее заколдованными лесами и знаменитой Сахарной Головой[136]. Там нашла старых друзей, среди них сэра Ноэля Чарлза, выручившего меня во время борьбы за витамины. Он ездил в удивительном «роллс-ройсе», служебной машине посольства в течение многих лет. Кузов ее был из стекла, и у меня было такое впечатление, будто я королева, представленная на обозрение толпы. Луи Жуве[137] со своей труппой каждый вечер играли при полном зале с огромным успехом. Он привез с собой все декорации – настоящий подвиг, особенно что касается сложных декораций Челищева[138] для «Ондины», пьесы Жироду. Главной «приманкой» была Мадлен Озерей[139]; невероятная в роли Ондины, однажды вечером она превзошла сама себя и танцевала для нас на пляже, закутанная лишь в газовую ткань, словно эльф. Жуве хотел поехать со своими актерами в Северную Америку, но в конце концов получил визы только для себя и Мадлен. Ему предложили выгодный контракт в Голливуде, но он отказался покинуть свою труппу. Потом я уехала, пролетев над лесами так низко, что можно было различить обезьян, попугаев, дикие орхидеи, пышное цветение и необыкновенно широкое устье Амазонки, – этакое цветение жизни.

Далее я полетела в Нью-Йорк, где нашла такое занятие, которое включало не только дело. В это время бизнес меня удовлетворял полностью и вызывал желание более широко приложить свои силы и способности.

В тот период Скиап получила множество предложений заняться новыми швейными предприятиями и руководить ими.

Но согласиться я не могла, потому что, если она будет полностью держаться в стороне от швейного дела, то может оказаться в чрезвычайно странном положении. Она отвергла все эти предложения, вплоть до самых заманчивых, и все время сохраняла надежду и ждала – без всякой выгоды, сознавая свой долг по отношению к Дому моды на Вандомской площади. Это единственная дань, которую она могла ему предложить: не вступать в конкуренцию ни с чьей деятельностью, даже самой ничтожной, если таковая там еще происходила.

Работа в комитетах помощи меня никогда не привлекала, т. е., к несчастью, они не избежали политического влияния. Были образованы две ассоциации, имевшие в действительности одинаковые цели и злобно взиравшие друг на друга. Одна называлась «Свободная Франция»[140]; другая, основанная и руководимая Энн Морган, – «Американская помощь Франции».