Обман - А. Брэди

Полностью опустошенная, я открываю свою дверь и обнаруживаю, что в кабинете Ричарда нет.

27 декабря, 8:37

Теперь, когда невыносимое одиночество Рождества, которое я провела в своей собственной компании, окончилось и весь персонал вернулся в наш сумасшедший – в прямом и переносном смысле – дом, у меня есть время заняться тем, что я так долго откладывала. Я смотрю на папку со своим заключением и не знаю, смогу ее открыть или нет. Нужно быстрее отдать Рэйчел резюме, пока она ничего не заподозрила; полагаю, мне лучше поторопиться и сделать это в течение недели. Для такого занятия не существует подходящего времени, но сейчас у меня дико болит голова, как бывает после удара в ухо, и я совсем не уверена, что нахожусь в достаточно стабильном психологическом состоянии для того, чтобы узнать о своих проблемах с психикой.

Я кладу папку в ящик стола и допиваю кофе, чтобы успокоить нервы и нейтрализовать остатки алкоголя. Потом вешаю на дверь табличку «Идет сеанс», более красивую, чем другие. Мне кажется, что папка не сводит с меня глаз, как монстр, спрятавшийся под кроватью. Я боюсь. Дыхание становится неровным. Никогда раньше я не относилась к документу так, будто он может меня укусить – или, во всяком случае, причинить боль. Но лучше уж знать, чем не знать. Так я хотя бы смогу оценить ситуацию и попробовать ее исправить.

Я опять вынимаю папку из верхнего ящика своего серого, с вмятинами и пятнами ржавчины письменного стола. Отдельные листы вылезли из папки, теперь у них загнутые, смятые уголки, и это здорово меня бесит, потому что выглядит неряшливо и непрофессионально. Я кладу эту устрашающую пачку бумаги перед собой и жду, когда дыхание станет ровнее, а сердце перестанет колотиться.

Дрожащими руками (мои губы тоже дрожат, как будто в унисон) я открываю папку и принимаюсь читать записи. Не подробно, по верхам. Страх уже просто душит меня, даже колени начинают постукивать друг о друга, и я не могу это контролировать. «Пожалуйста, пусть я проскользну в щель». На глаза то и дело наплывают слезы, формируются в крупные капли и падают на стол. Мне трудно сохранять тишину. Я почти в истерике, и изо рта невольно вырываются всхлипы и тоненькие взвизги. Невозможно сильно болит голова, как будто кто-то бьет меня кулаком в основание черепа. «Пожалуйста, пусть я проскользну в щель».

Я перелистываю страницы слишком быстро, чтобы понять, что там написано. Я не дочитываю их, потому что не могу остановиться – мне нужно скорее добраться до конца. Однако взгляд то и дело зацепляется за выражения вроде «склонность к манипулированию» или «нестабильное поведение». Я вижу также «неразборчивость в половых связях» и «импульсивность». И еще «прилагает огромные усилия, только бы не оставаться одной» и «возможно, алкоголизм». В итогах мне встречаются «тяжелое эмоциональное расстройство» и «не противоречит результатам тестирования».

Нет, пожалуйста, нет.

Я знаю, все это ошибка. Это не мое заключение. Я твердо знаю, что обо мне так никто не думает. Мои руки безвольно свешиваются по обе стороны кресла, а голова сама собой запрокидывается. Правда обрушивается на меня, как наковальня. Я раздавлена диагнозом, и сбежать мне не удастся.

Я воображаю себе, что будет дальше. Что со мной станет? Представляю ли я угрозу для себя? Представляю ли я угрозу для других? Меня уволят? Понизят в должности? Или вежливо попросят подыскать себе другое место работы? Если я самый ценный работник в «Туфлосе», могут ли они себе позволить обойтись без меня?

Перед моим внутренним взором возникает яркая картинка: Рэйчел приказывает охране не выпускать меня из поля зрения, пока я собираю вещи, и потом сопроводить до выхода. Секьюрити, отлично натасканные профессионалы, обыскивают мою сумку, чтобы проверить, не прихватила ли я с собой чего лишнего. Все эти сценки будто разыгрываются передо мной прямо на грязном потолке, и, чтобы избавиться от них, я яростно тру глаза кулаками.

Если кто-нибудь об этом узнает, я пропала. Конец работе в «Туфлосе», навсегда испорченная репутация. Все, чего я достигла, над чем так упорно трудилась, – имя, которое кое-что значит, то, как воспринимают меня люди, – все это исчезнет в момент.

Все эти ужасающие мысли пляшут у меня в голове. Я пытаюсь вернуться в реальность, смириться с ней, но это трудно. Я будто вижу себя со стороны, с потолка, словно я – кинозвезда и оператор использует широкоугольный объектив для съемки. Кофе больше не похож на кофе ни вкусом, ни запахом. Я наблюдаю, как моя рука подносит чашку к моим губам, но это не я пью кофе, это кто-то другой. Наклоняюсь над корзиной для бумаг, меня рвет, я вижу, что волосы падают на лицо, но это не меня сейчас выворачивает наизнанку.

Ошарашенная, ничего не понимающая, я бреду по коридору к туалету для персонала – чувствую, что меня еще точно будет рвать. На двери по-прежнему висит табличка «Не работает», но я вхожу, даже не задумываясь. Падаю перед унитазом на колени, обвиваю его трясущимися руками, и, глядя в серую воду, извергаю из себя еще один обильный поток рвоты. Опустошение желудка не приносит облегчения. Ощущение безумия и фантасмагоричности происходящего только усиливается. Я смотрю, как границы, отделяющие меня от пациентов, смешиваются, расплываются в воде унитаза вместе с блевотиной, и пытаюсь скорее смыть это. Но когда я нажимаю на спуск, отвратительная смесь бурно переливается через край и едва не попадает мне в лицо.

Я вскакиваю на ноги и убираюсь подальше от этой мерзости. Выходя из туалета и все еще вытирая слезы, я наталкиваюсь на Сэла из техперсонала.

– Сэл, привет. Э-э-э… у нас тут небольшая проблема в дамской комнате для персонала. – Я показываю на дверь и надеюсь, что Сэл не подумает, будто я плачу. Это вполне может сойти за слезящиеся от вони глаза.

– Здрасте, док. Бегу на групповой сеанс, где случилась неприятность, если вы понимаете, о чем я. – Он зажимает нос одной рукой, а второй машет перед лицом. Вы знаете, как пользоваться вантузом?

– Конечно. Где его взять?

Сэл отцепляет один ключ от гигантской связки, что висит у него на поясе.

– В кладовке. Только не забудьте потом запереть ее, после того как вернете вантуз на место. А ключ оставьте на стойке охраны. – Он уже бежит по коридору и выкрикивает инструкции через плечо.

Я провожаю его взглядом и медленно иду к кладовке. И мне снова кажется, что за мной кто-то наблюдает.

27 декабря, 11.22

Ричард сидит у меня уже полчаса, хотя у меня такое ощущение, словно он только что вошел. Он вроде бы читает газеты, как обычно, но я подозреваю, что он просто ломает комедию. Мне страшно, что он может каким-то образом заглянуть ко мне в голову и прочитать мысли и что ему уже все известно. Заключение экспертов лежит в столе и как будто вопит оттуда, снова и снова повторяя мой диагноз, и мне хочется посильнее хлопнуть ящиком. И хлопать им до тех пор, пока он не заткнется, к гребаной матери.

Все, что я знала всегда, больше не имеет значения. Я смотрю новыми глазами, и слушаю новыми ушами, и стучу по столу новыми кулаками, и плачу не своими, а другими, новыми слезами, и вытираю не свое, другое лицо, и замечаю вдруг, что Ричард тоже все замечает, и как же мне хочется, чтобы все это оказалось лишь сном.