Лукреция Борджиа. Эпоха и жизнь блестящей обольстительницы - Мария Беллончи

Трудно смириться с тем, что это та же Лукреция, которая хотела произвести хорошее впечатление на посланников из Феррары, которая хотела оставаться безупречной и просила друзей написать о ней герцогу Эрколе, особо подчеркнув применительно к ней слово «достоинство». Посланники должны были услышать об этой вечеринке, но ни в одном из ежедневных отчетов, написанных Сарацени и Беллингьери, нет даже тени намека на это событие. Что же мы должны думать? Что этого никогда не происходило, что это легенда, распространенная врагами Борджиа? Или вечеринка все-таки была, но в ней участвовали только сторонники Валентинуа, которые, как все солдаты в перерывах между кампаниями, хватались за любую возможность хорошо провести время? Возможно, Чезаре пригласил Лукрецию на первую половину вечера, на ужин, а основное веселье продолжилось после ее ухода. Нам было бы проще обвинить Бурхардав неточности, если бы спустя несколько дней в его дневнике не появился аналогичный эпизод, также известный Маттарраццо и памфлетисту. Два лесоруба вели своих тяжело нагруженных кобыл в направлении Порта-Виридари, и, когда они проходили мимо Ватикана, их окружили папские слуги, которые забрали лошадей и отвели их во внутренний двор Апостольского дворца. После чего из конюшни понтифика привели четырех жеребцов, а папа и Лукреция с удовольствием наблюдали за последующим зрелищем из окна дворца. Трудно опровергнуть этот рассказ. Однако злонамеренный Бур хард мог бы пропустить такой эпизод, но как главный церемониймейстер (об этом не стоит забывать) он весьма гордился своей точностью. Он мог бы с такой же легкостью оклеветать Борджиа и в других ситуациях, в то время как практически только упоминает о Джулии Фарнезе или Ванноцце и никогда не касается развода Джованни Сфорца. Более того, в истории с этим инцидентом и с предыдущей вечеринкой он даже не признается, как он это часто делает, что присутствовал там, а сообщает, что наблюдал за происходящим через слегка приоткрытую дверь и через оконный ставень. Бурхард сообщает об этих двух сценах как об отдельных событиях; если бы это происходило часто, он не поленился бы записывать. И последнее: следует помнить, что эти события произошли в период, когда Лукреция со дня на день ожидала отъезда в Феррару, и могли быть связаны с фанатичным желанием папы, чтобы брак дочери обязательно принес потомство; даже Эрколе д'Эсте, несмотря на узость взглядов, включил «очень непристойную» комедию в программу праздничных торжеств в Ферраре.

Судя по всему, в Ферраре не знали об этих происшествиях, во всяком случае, никаких свидетельств на этот счет не имеется. Однако, вместо того чтобы послать за невестой (а ведь год уже близился к концу!), герцог Эрколе потребовал церковных бенефиций для своего внебрачного сына, красавца дона Джулио, и кардинальскую шапку для своего советника, Джана Люки Кастеллини да Потремоли. Столь явное затягивание со свадьбой не могло не привлечь внимания, и по Италии поползли слухи. Это обстоятельство сильно тревожило папу, и в конце концов герцогу Эрколе пришлось отправить объяснения послу во Флоренцию. Задержка, сообщил он, вызвана простой необходимостью обновить гардероб, как-никак приближается зима. Д'Эсте упирались до последнего. В ноябре герцог Эрколе конфиденциально сообщает императору Максимилиану, что, поскольку приближается такое время года, когда движение по дорогам становится опасным, он чувствует необходимость отложить свадьбу с Борджиа до весны, но, признается Эрколе, теперь он не может отложить свадьбу, поскольку это приведет к разрыву отношений с папой. Итак, в письме Лукреции герцог просит завершить выполнение условий брачного контракта, так как «любая задержка чревата неприятностями». Увидев, что папа выполнил свою часть сделки, герцог обвиняет в задержке свадьбы своих посланников. Наконец 8 декабря 1501 года из Феррары отправляется авангард кавалькады, состоящий из интендантов и сенешалей. На следующий день герцог Эрколе со старшим сыном отправился во дворец Чертоса, резиденцию кардинала Ипполито, своего второго сына, с поручением возглавить при поддержке младших братьев дона Ферранте и дона Сиджизмондо, свадебную свиту из Рима в Феррару. Жених должен оставаться в Ферраре.

В состав свиты входил еще один человек, к которому герцог Эрколе испытывал полное доверие, – проницательный советник герцога, Джан Люка Кастеллини да Потремоли, полностью осведомленный во всех вопросах, связанных со свадьбой: от приостановок свадебных торжеств со стороны семейства д'Эсте до подробностей переговоров, которые он от лица герцога обсуждал с посланниками папы. Герцог был высокого мнения и о Никколо да Корреджо, человеке, совмещавшем в себе качества воина, политического советника, поэта и гуманиста, и, кроме того, доверял графу Юджоччионе деи Контрари, первому барону герцогства и мужу кузины Альфонсо, Дианы д'Эсте. Эрколе, скорее, меньше доверял собственным сыновьям, которые были чересчур молоды (старшему из сыновей, кардиналу, было лишь двадцать пять лет), и он с трудом понимал их. Однако герцог знал, что поскольку все они члены семейства д'Эсте и имеют хороших консультантов, то, безусловно, выполнят все как положено. Кроме трех сыновей Эрколе, в свиту входили еще три представители семейства д'Эсте: Никколо Мария, епископ Адрии, Мелиадузе, епископ Комаччио, и один из кузенов Альфонсо, по имени Эрколе. Фамильные драгоценности семьи д'Эсте, которые носили Элеонора Арагонская и Анна Сфорца, достали из сундуков, чтобы передать новой невесте.

Как только новость об отъезде свиты из Феррары достигла ушей понтифика, он тут же набросал два коротких послания, датированных 8 декабря, одно – герцогу Эрколе, а другое – кардиналу Ипполито. Затем Александр VI, пригласив Сарацени и Беллингьери, бурно выразил свою радость и признательность в адрес посланников. Папа, вспомнив о днях молодости, о временах герцога Борсо Феррарского, плавно перешел к обсуждению достижений герцога Эрколе и неожиданно поинтересовался, кто выше: он или герцог? Сарацени затруднился с ответом, поскольку, сказал он, видел их только врозь, но точно знает, что его хозяин выше его самого. Папа встал, чтобы сравнить свой рост с Сарацени, и «обнаружил, что Его Святейшество выше». Александр пришел в восторг и продолжил разговор, сообщив, что будет рад видеть возлюбленного герцога, и в очередной раз намекнул, что хотел бы в скором времени лично приехать в Феррару, что, несомненно, облегчит расставание с Лукрецией. Он на самом деле любит Феррару, что же касается Альфонсо, то он любит его как сына и считает единственным и неповторимым. У понтифика не было слов, чтобы в полной мере выразить охватившую его радость.

Кавалькада из Феррары в середине декабря оказалась во Флоренции, 17-го проехала Поджибонси, озеро Больсена и 20 – го въехала на территорию понтифика. Лукреция ускорила приготовления; приданое было готово и имело тот безукоризненный вид, который присущ совершенно новым вещам. У женщин, которым позволили полюбоваться приданым, перехватило дыхание при виде двух сотен блузок, часть из которых была расшита золотом и жемчугом. О нарядах Лукреции слагались легенды. Чеготам только не было: платья из бархата, парчи, атласа; расшитые золотом, серебром и цветами; обшитые золотой каймой; с рукавами, отделанными жемчугом, etc. Самые бедные женщины, обсуждая платье стоимостью 20 тысяч дукатов или шляпу за 10 тысяч дукатов, скрашивали этими разговорами о чужом великолепии свои серые будни.