Лукреция Борджиа. Эпоха и жизнь блестящей обольстительницы - Мария Беллончи

Кроме Кастеллини, в Ферарру ежедневно поступали отчеты от Ипполито, дона Ферранте и дона Сиджизмондо. Братья д'Эсте писали не только отцу, но и сестре, Изабелле д'Эсте Гонзага, которую бросало в дрожь от одной мысли о соперничестве, когда приедет ее богатая невестка. Она нуждалась в более подробных, чем могли предоставить ее братья, отчетах и стала подыскивать человека из своего окружения, который мог бы справиться с поставленной задачей. Изабелла нашла такого. Им оказался Никколо да Корреджо – одновременно шут, секретарь и доверенное лицо хозяина, но, кроме того, способный выполнить любую работу, не подставляя себя под удар. Он имел имя, но известен был только под прозвищем el Prete– Священник, которым подписывал письма. «Я буду следовать за непревзойденной донной Лукрецией, как тень следует за телом, – писал Священник, – и куда не смогут проникнуть очи, туда дотянется нос». Сохранилось немного писем Священника, но такие, как это, наглядно демонстрирующее его верность и ответную благодарность Изабеллы. Она называла его своим «преданным псом». Это был Священник, который посылал Изабелле подробности относительно «пышного великолепия и золотых нарядов» Лукреции и который обращался к римским портнихам за описанием нарядов с «украшениями из чеканного золота и серебра и с эмалевым узором». Будущая невеста, по словам осведомителя, «вся в золоте».

Беллингьери 20 декабря уезжает из Рима, чтобы стать владельцем состояния, переданного папой в качестве гарантии, что он выполнит условия брачного договора; Сарацени и советник герцога оставались до окончания переговоров. Они действовали с такой педантичной тщательностью, что вечером 28 декабря у них разгорелся спор с нотариусом Камилло Бенеймбене относительно формы контракта, касающегося приданого. Этот вопрос был в ведении юристов, но папа незамедлительно решил его, отдав приказ, чтобы все было сделано так, как желают феррарцы, тем самым «откровенно продемонстрировав, что не боится никаких мошеннических действий», то есть уверен в честном ведении дел. Теперь все было готово к заключению брака по доверенности, и 30 декабря эта процедура наконец-то состоялась.

Лукреция появилась на церемонии в платье из темно-красного бархата с вставками из золотой парчи, обшитом горностаем. Ее сопровождали дон Ферранте и дон Сиджизмондо д'Эсте, придворные и пятьдесят римских аристократок. О прибытии Лукреции возвестили фанфары. Сначала огласили брачный ритуал, далее последовала соответствующая проповедь, которую папа остановил жестом руки. Дон Ферранте от имени брата Альфонсо вручает Лукреции обручальное кольцо, и она звонким голосом отвечает, что принимает его. Соответствующие документы подписаны, и вперед выходит кардинал Ипполито. Он выглядит даже щеголевато в сшитом специально для этого случая кардинальском одеянии, с расчесанными длинными волосами, которые поддерживаются небольшими гребнями из слоновой кости, подаренными ему сестрой. Ипполито произносит короткую речь, открывает сундучок и вместе с доном Ферранте начинает передавать драгоценности. Когда зрители в полной мере оценили стоимость драгоценностей на языке дукатов (70 тысяч, по оценке кардинала Санта-Прасседе), Лукреция не могла сдержать восхищения, увидев «отделку и качество исполнения» этих шедевров искусства.

Празднества на площади Святого Петра продолжаются в апартаментах понтифика, где папа с удовольствием наблюдает за танцем дочери с Валентинуа, исполняющимся специально для него. Затем, объединившись в пары, исполняют танец девушки из свиты Лукреции, доставляя понтифику массу удовольствия. Затем показывают комедию, которую папа останавливает одним словом – «скучная», следом идут эклоги, написанные членами Римской академии, но не Акколти и не Сальмета. Наконец гости удаляются, а д'Эсте и Борджиа заканчивают вечер в семейном кругу.

Следующий день – последний день 1501 года. Кастеллини возвращается в Ватикан для ведения дальнейших дискуссий. С невероятной изобретательностью он пытается одновременно добиться своей собственной цели – стать кардиналом и привести к успешному завершению соглашение в отношении приданого. Он ознакомился с буллой, освобождающей Феррару от подати, и установил подлинность подписей кардиналов. Он просмотрел и остальные буллы, должным образом составленные и врученные Лукреции для дальнейшей передачи ее новым родственникам. Но у Кастеллини есть еще кое-что, что он собирается сказать папе, бесспорно, с молчаливого согласия Эрколе, и это доставляет ему невероятное удовольствие. Вечером 31 декабря, после того как Александр VI объявляет, что на следующий день они отсчитают 100 тысяч золотых дукатов в качестве причитающейся суммы, Кастеллини заявляет, что дукаты должны быть «большими», а не «казначейскими» – между этими видами дукатов имелась разница в весе. Александр VI категорически не согласен с новым требованием и, поскольку Кастеллини продолжает настаивать, заявляет, что передаст вопрос на рассмотрение юриста. «Думаю, это его последнее слово, – заключает Кастеллини в письме к Эрколе д'Эсте, – и он не заплатит «большие» дукаты». Далее он пишет, что папа пожаловался кардиналу Феррарскому на эти чрезмерные запросы.

В то время как 1 января на столе в присутствии казначеев и свидетелей разложили кучками золотые дукаты, дабы пересчитать приданое, на площади Святого Петра продолжалось веселье. Вечером танцы и представление, состоящее из двух эклог. Одна – «очень сухая, неинтересная» – придуманная кардиналом Сан-Северино, а другая – изумительно оформленная, с «лесом, фонтанами, холмами и горами» – Чезаре. Эта эклога, по словам Сарацени, была «изящно разыграна и понятна». Трезвон колоколов и подъем флагов возвестил о наступлении 1502 года. В этот день представители тринадцати римских кварталов в старинных головных уборах и с белыми жезлами появились на площади Святого Петра во главе процессии, состоящей из двух тысяч пехотинцев и тринадцати триумфальных колесниц, по числу кварталов. Здесь были Кастор и Поллукс, представлявшие квартал Квиринал; Марк Аврелий верхом на лошади, стоявший тогда на площади Святого Джона Лютеранского; Геркулес, символизирующий Капитолий и другие причудливые образы, прославляющие величие Древнего Рима. Весь папский двор наблюдал за необыкновенным спектаклем из окон дворца, а когда он закончился, все перешли в Зал попугая, чтобы посмотреть комедию. Папа сел на трон, Лукреция, как обычно, на ступеньках у его ног. На сей раз эклогу сочинили специально в честь Лукреции. Из Зала попугая перешли в Зал понтификов, где были показаны символические танцы, напоминавшие мавританские. В одном из танцев, наиболее изящном, танцовщицы были привязаны цветными лентами к джинну, стоявшему на вершине дерева, и он, казалось, с помощью этих лент направлял их движения, заставляя делать танцевальные фигуры одна причудливее другой. На сцену поднялся Чезаре в маске, но легко узнаваемый благодаря необычайной элегантности его одежды и исполнил несколько танцевальных фигур; а следом Лукреция в костюме из темного бархата, отделанного золотом и драгоценными камнями. По просьбе папы она танцевала с девушкой из Валенсии. В тот вечер все отметили необычайно красивые наряды придворных дам Лукреции – платья из темно-красного бархата и золотой парчи и цветные плащи из расшитого золотом шелка.

2 января на площади Святого Петра Валентинуа на коне вступает в борьбу с быками. Его выступление с бандерильями «поистине изящно», и сам он невероятно хорош в золотом костюме. В тот же вечер дают еще одну пьесу, «Менехмы» Плавта, перед которой была разыграна аллегорическая пантомима. Чезаре и Геркулес получают от богини Юноны обещание счастливого брака, затем Рим и Феррара спорят за обладание Лукреции, затем Рим и Феррара сообща празднуют победу.