Один из нас – следующий - Карен М. Макманус

– Мейв! Что с тобой, черт возьми?

Я поднимаю взгляд. Рядом стоит Нейт со стаканами содовой в каждой руке и смотрит то на мое лицо, то на забрызганную кровью футболку. Я никогда не рассказывала Нейту, что означают для меня носовые кровотечения, но, судя по его виду, он знает об этом от Бронвин. Во мне что-то надламывается, и, не успев взять себя в руки, я вновь начинаю рыдать.

Нейт без лишних слов ставит оба стакана на первый попавшийся поднос, берет меня за руку и отводит с прохода в сторону, к отдельно стоящим столикам. По крайней мере, кроме нас, там никого нет. Он усаживает меня на стул и сам устраивается рядом, и я рыдаю, уткнувшись ему в грудь и потеряв счет времени. Нейт одну за другой достает из кармана скомканные салфетки, пока они не заканчиваются и не слипаются в один сырой окровавленный ком. Я держусь за куртку Нейта, чувствую его уверенные руки у себя на плечах и понимаю: я наконец не одна со всем этим ужасом.

Когда я выпрямляюсь и вытираю глаза, Нейт говорит:

– Бронвин мне не рассказывала.

Я достаю из сумочки платок и высмаркиваюсь.

– Она не знает.

– Твои родители скрыли это от нее? – В синих глазах Нейта читается удивление.

– Они тоже не знают. Никто не знает.

– Мейв, какая же ты дура! – Комплимент не из приятных, и я оставляю его без комментариев. – Значит… Я хочу убедиться, что правильно понял. Когда происходят подобные вещи, это значит, у тебя рецидив болезни? – Я киваю. – Так нельзя… Ты должна… Почему? Почему ты держишь такое при себе?

– Тебе не понять, – осипшим голосом отвечаю я.

– Что?

– Меняется все. В семье начинается кошмар. Приходит конец нормальной жизни, и ты подвергаешь себя убогому лечению, словно карабкаешься на американские горки и всякий раз скатываешься вниз. Это тяжело, это больно во всех смыслах, а самое худшее – это не помогает. – Я бы расплакалась снова, но слез больше не осталось. И вместо этого просто повисаю на плечах Нейта. – Болезнь отступает – ненадолго. На четыре года максимум. И я подумала, что нет смысла проходить через это снова… Потому что не знаю, смогу ли.

– О’кей, – произносит Нейт после недолгого раздумья. – Я понял. И все же… Мейв, это твоя жизнь. Нельзя сдаваться!

Я чувствую невероятную усталость. Закрыть бы глаза и заснуть. Надолго. На несколько дней… Неутешительная мысль.

– Я не знаю…

– Если ты не хочешь сделать это для себя, сделай хотя бы для других. – Нейт становится настойчивее. – Подумай о родителях. О Бронвин. Каково им будет, если ты… Если с тобой что-то случится, они сойдут с ума от осознания того, что все могло бы закончиться иначе, если бы ты им доверяла.

Я напрягаюсь.

– Дело не в доверии.

– Но они будут считать именно так. – Я не отвечаю, и Нейт меня дожимает: – Бронвин будет считать именно так. Будет винить себя за то, что не оказалась рядом. Всю жизнь она будет есть себя поедом.

Вот чертов Нейт. Нашел мою ахиллесову пяту и теперь не отстанет.

– Ладно, – бормочу я. – Я все расскажу родителям.

На меня тут же накатывает волна облегчения, смывая скопившиеся за долгие недели страхи. Внезапно я начинаю понимать, насколько сильно хотела признаться родителям, а вместо того обрекла себя на муки страха и нерешительности.

– Ну вот и славно, – выдыхает Нейт.

– Ты должен тоже кое-что для меня сделать. В порядке компенсации, – предупреждаю я, и он хмурит брови, явно заинтригованный. – Брось думать задницей, когда дело касается моей сестры.

Нейт разражается смехом, и напряжение окончательно улетучивается. Я тоже улыбаюсь.

– Послушай, Мейв, не беспокойся обо мне и Бронвин. Нам нужно доиграть партию до конца. И лишь тогда наступит эндшпиль.

Я смахиваю из уголка глаза одинокую слезинку.

– Что это значит?

– Рано или поздно мы будем вместе. Может, нам потребуется год для решения всех проблем, или два, или десять. Не важно. Но мы будем вместе.

– А почему бы тебе не сказать это ей?

Он одаривает меня знаменитой улыбкой Нейта Маколи, той самой, которая всегда была способна растопить сердце моей сестры.

– Бронвин знает. Просто не хочет в этом признаваться.

Пятница, 20 марта

– Вы должны это увидеть. – Мейв достает телефон.

Она вся буквально зеленая, хотя, возможно, тому виной освещение. Мы находимся за кулисами актового зала «Бэйвью-Хай» – сидим на полу в маленькой комнате, которую театральная студия использует как подсобку. Половину клетушки занимают стол и кресло; вдоль стены стеллаж от пола до потолка с реквизитом, книгами и костюмами. Вокруг выцветшие постеры бродвейских постановок. И все покрыто тонким слоем пыли.

– Ты о чем? – Я сижу между Мейв и Ноксом – в последнее время, если мы собираемся втроем, это мое постоянное место. Пусть Нокс больше не является в школе объектом шуток, из этого не следует, что между ним и Мейв все наладилось. Он и сюда-то пришел лишь по ее настойчивому требованию.

– Луис переслал мне видео. Еще вчера… У меня был напряженный вечер – обсуждали с родителями некоторые семейные проблемы… Ладно. Суть в том, что я сама только недавно его просмотрела. Луис переслал много файлов, он не знал, что именно важно, и он совершенно точно сам их не запускал, потому что иначе он мне сказал бы…

– Мейв, – прерываю ее я. – Давай лучше просто посмотрим твое видео?

– Да. Конечно. – Она проводит пальцем по экрану. – Соберитесь с духом – это снято на телефон Шона Мердока в день гибели Брэндона.

Я ахаю. Нокс, апатично скорчившийся на полу рядом со мной, резко вскакивает на ноги.

– Что-о? – Он протискивается мимо меня и садится напротив Мейв, чтобы видеть экран. – Как Луису это удалось?

– Похоже, одолжил вчера телефон у Шона, во время игры Купера.

– Боже, Нокс! – До меня наконец доходит. – То самое видео! Ты был прав!

Мейв озадаченно смотрит то на меня, то на Нокса.

– Так вы уже знали? – спрашивает она, одновременно удивленно и уязвленно.

– Я не знаю, о чем видео, – отвечает Нокс. – Просто вспомнил, как Шон снимал что-то на телефон, там, на стройплощадке. А что именно, понятия не имею. – Он хватает Мейв за руку, дрожа от возбуждения. – Включай!

Она нажимает на «воспроизведение», и мой пульс тут же зашкаливает. Весь экран заполняет Брэндон. Он стоит на краю обрыва и смотрит вниз; ветер играет его волосами. У меня на глаза наворачиваются слезы. Почти забыла, каким красавцем он был. А раньше могла весь урок мечтать о его губах.

– Черт, скучное задание, – произносит он, и от знакомого голоса у меня озноб пробегает по спине. – Почему мне не досталось что-нибудь типа твоего? – Он кивком показывает в сторону, на кого-то не попавшего в кадр. – Или даже твоего?