Жизнь, какой мы ее знали - Сьюзан Бет Пфеффер

Я провела на улице около трех часов.

Питер даже не пытался извиняться за поведение охраны. Он сказал, там были разные инциденты, а условия в больнице достаточно плохие и без врывающихся туда почем зря людей. Знаю, он прав, но мне не хотелось такое слушать. И да, понимаю, что бешусь напрасно, но меня дико разозлило, что Мэтт прошел в больницу, потому что охранник был с ним знаком, а я не могла, потому что меня он не знал. Я пыталась убедить себя, дескать, спасибо, что охранник хоть Мэтта знал, но, честно говоря, благодарность – последняя из моих эмоций.

Питер подъехал к дому и сразу отправился на веранду. Мы с Мэттом сняли велосипеды с багажника.

– Ты как? – поинтересовался Мэтт. – Тяжело пришлось с охраной?

– Нормально.

По правде говоря, мне хотелось принять горячий душ и смыть с себя всю эту историю. Я не могла думать ни о чем, кроме того, сколько удовольствия получил Дуэйн, глядя на мои мучения. Я бы все-таки убила его, будь у меня такой шанс.

Но Мэтту ничего такого не сказала. Незачем ему это выслушивать. Мы вошли в дом, когда Питер осматривал мамину щиколотку.

– Сильный вывих, – констатировал он. – Но кости целы, гипс не понадобится.

Он достал из своей докторской сумки эластичный бинт и туго перевязал ногу.

– В ближайшую неделю даже не думай о лестнице, – сказал он. – Оставайся здесь. Мэтт, давай перенесем сюда матрас твоей матери. Лора, можешь вставать, чтобы поесть и сходить в туалет, но не более того. Когда сидишь, больную ногу клади повыше. Как можно меньше нагружай ее. Трости, надо думать, у вас не найдется?

– На чердаке вроде была, – сказала мама.

– Я принесу, – вызвался Джонни, схватил фонарик и полетел наверх.

Пока его не было, Питер вытащил несколько хирургических масок и отдал нам.

– Грязный воздух, – произнес он почти извиняющимся тоном. – Очень много случаев астмы. Попробуйте надевать их, когда занимаетесь чем-нибудь вне дома.

– Спасибо, – сказала мама. – Мэтт, носи ее, когда ходишь за дровами, понятно?

– Да, мам, – отрапортовал Мэтт и быстро напялил маску. – Мама всегда хотела, чтобы я стал доктором, – сказал он, и мы все притворились, что смеемся.

Тут спустился Джонни с палочкой. Питер внимательно осмотрел ее и признал подходящей. Следующие дней десять мама должна будет передвигаться только с ней. И пусть она две недели даже не думает о выходе на улицу. Питер постарается найти время и выбраться к нам, проверить, все ли в порядке.

Потом они с Мэттом поднялись наверх и стащили оттуда мамин матрас. Я принесла простыни, подушки и одеяла. Джонни раздвинул мебель, чтобы было где устроить постель. С печкой, от которой шли тепло и свет, на веранде было даже уютно.

– Я чувствую себя ужасно глупо, – сказала мама. – Столько беспокойства от меня для всех. И, Питер, я же знаю, как ты занят. Не представляю, как благодарить тебя за то, что пришел.

– О, Лора, – сказал Питер и взял ее за руку. Тут до меня дошло, что если бы все было нормально, если бы никакого этого безумия не случилось, то последние четыре месяца они с мамой встречались бы, как положено. И мама была бы счастлива.

Мама спросила, не останется ли Питер на ужин, но он отказался, мол, надо возвращаться в больницу. У них у всех сумасшедший график, шестнадцатичасовые смены и потом восемь часов на отдых – рук не хватает. И ему правда никак нельзя задержаться.

– Но я вернусь, – сказал он. – Обещаю. И хочу, чтобы ты пообещала не нагружать ногу и дать зажить суставу. Незачем хромать дольше, чем это неизбежно.

– Обещаю, – ответила мама.

Питер наклонился и поцеловал ее. Потом вышел, и мы услышали звук отъезжающего автомобиля. Такой непривычный звук.

– Мне очень жаль, – сказала мама. – Все это ужасно неудобно для всех.

– Не волнуйся ни о чем, – ответил Мэтт. – Мы просто хотим, чтобы ты сделала, как сказал Питер, и поскорее выздоровела.

– Я буду готовить ужины, – сказала я. – Об этом не беспокойся, мам.

– Я и не беспокоюсь, – ответила мама. – Знаю, вы сделаете все, что требуется. Просто жаль, что не могу помочь.

Следующие две недели, конечно, придется быть сильной. Никакого нытья. Никаких ссор. Я должна делать все, о чем попросит мама, не спорить и не жаловаться. Знаю, что смогу.

Но именно в тот момент я почувствовал себя такой слабой, такой беспомощной. Я ощущала страх, отчаяние и жгучее желание оказаться в каком-нибудь другом месте. Попыталась убедить себя, что это от голода, но это ложь – я в курсе.

Пока с мамой все хорошо, я могу дурачить себя мыслью, что и у всех нас будет порядок. И да, я отдаю себе отчет, что мама могла упасть и вывихнуть ногу в любой момент, но сейчас это кажется началом конца.

Так что, пока Мэтт и Джонни занимались обустройством мамы внизу, я ускользнула наверх и записала все это. Все то, что я никогда не смогу сказать никому из них.

Я думала про папу, про то, что могу больше никогда не увидеть его. Думала о Лизе, гадала, как там она и ребенок, узнаю ли я когда-нибудь, сестра у меня или брат. Думала о бабушке, жива ли она еще.

Плакала и била подушку, представляя, что это Дуэйн, а потом успокоилась и описала этот день в дневнике.

Теперь пойду вниз, приготовлю ужин и сделаю вид, что все хорошо.

19 сентября

Мама выглядела какой-то одинокой днем на веранде, так что я решила составить ей компанию. Она с приподнятой ногой сидела на диване, я устроилась рядом.

– Хочу поблагодарить тебя, – сказала она. – И сказать, как горжусь тобой.

– Мной?

– Ты так быстро умчалась за помощью, когда я упала. Я заметила, что тебе в последнее время не хочется никуда ходить в одиночку, но в тот момент ты ни секунды не колебалась. Да еще пришлось столько времени простоять у больницы. Я очень признательна и горда тобой.

– Жалко, я ничего больше не могла сделать. Ужасно было оставлять тебя в таком виде. Мне в голову не пришло, что могут не пустить.

Мама протянула руку и принялась гладить меня по голове.

– Какая ты красавица, – сказала она. – Последние несколько месяцев – сплошной кошмар, но ты ведешь себя очень мужественно. Зря я не говорила тебе этого раньше. Я горжусь такой дочерью.

Я не знала, что и сказать. Вспомнила все ссоры, которые спровоцировала за последнее время.

– Мы справимся, – сказала она. – Мы есть друг у друга, и мы выживем.

– Знаю, так и будет.

Мама вздохнула.

– Знаешь, чего мне не хватает больше всего? – спросила она и вдруг рассмеялась. – По крайней мере сегодня. Это, вообще-то, меняется каждый день.

– Нет, чего?

– Чистых волос. Ежедневного душа и чистой головы. Не волосы, а пакля. Я их прямо ненавижу.