Другие места - Николай Фробениус

Я не поднимал глаз.

– Я тоже. Он собирает вещи, которые принадлежали отцу. Пачки сигарет. Старые фотографии. Тренировочный велосипед. Все это он нашел у меня в чулане и теперь устраивает что-то вроде музея… Не знаю… Я не могла долго там находиться. Там такая атмосфера. Так…

Она посмотрела на потолок, и мне захотелось погладить ее по щеке, по черным волосам. Но она уже опустила голову, и ее устремленный на меня взгляд был остр и непримирим.

– Когда твой отец исчез, я знала, что он никогда не вернется обратно. Никогда не сомневалась, что это навсегда. Когда люди исчезают подобным образом, они уже не возвращаются.

– Никогда?

– Никогда. Он сам сказал мне это.

– Что?

– Его всегда занимали такие вещи, исчезнувшие люди. Он читал книги об этом. Хотел сделать фильм о таких людях. Говорил, что, когда люди исчезают неожиданно, они никогда не возвращаются обратно.

– Он так сказал?

– Да, не знаю почему, – наверное, хотел подготовить меня. Во всяком случае, для меня это не было неожиданностью. Он принадлежал к такому типу людей. Которые исчезают и уже не возвращаются. По-моему, он не находил в этом ничего странного. Просто принадлежал к такому типу людей. Я знала, что в один прекрасный день он исчезнет.

– А Роберт тоже такой?

– Роберт всегда возвращается. Он не может долго отсутствовать. Он не похож на отца, хотя ему нравится думать, что похож. Роберт – ребенок. Скоро он опять уцепится за мою юбку. Но можешь кое-что передать ему, если захочешь. Когда он в следующий раз приедет сюда, меня здесь не будет. Передай ему это. Когда он в следующий раз приедет сюда, он меня здесь не найдет. Я больше не могу здесь жить. Я прожила в Хёнефоссе всю жизнь. Теперь я хочу увидеть что-нибудь другое. Новые места. У меня есть мобильный телефон, он может позвонить мне, если захочет. Но думаю, что некоторое время мне не захочется его видеть.

Я кивнул.

– Передашь это ему? У меня нет для него денег. И я здесь больше не живу.

Я выглянул в окно, парковка. Какой-то мальчик метал в деревянный столб карманный ножичек. Нож пролетал по воздуху и впивался в дерево. Мальчик с довольной миной смотрел на нож.

– Можно задать тебе один вопрос? – спросил я.

– Если хочешь.

– Он никогда не говорил тебе, что мы так похожи?

Она отвернулась.

– Мы не так много говорили об этом, – сказала она.

– Но ведь что-то он наверняка говорил?

– Да.

– Мне бы очень хотелось знать, что он говорил.

– По-моему, он чего-то боялся.

– Чего же именно?

– Тебе лучше знать.

– Что ты имеешь в виду?

– Он беспокоился о вас.

– Беспокоился? И все?

– Что тебе наговорил Роберт? Он все время придумывает новые истории об отце. Что происходит с мальчиками? Почему вы так и не становитесь взрослыми? Неужели вы никогда не научитесь жить сами по себе? Всегда будете искать что-то, что больше и сильнее вас?

– Не знаю. – Я отвел взгляд от ее лица.

– Где тебе! – Она подошла к мойке, открыла кран и стала набирать в ведро воду. Какое-то время я наблюдал за ее стройной фигурой, потом повернулся и вышел из квартиры.

В поезде по дороге в Осло передо мной маячило лицо Роберта. Он что-то нервно говорил, а я сидел и не понимал, почему мне хочется ему верить, именно ему, одному из самых ненадежных типов, каких я когда-либо встречал, почему мне хотелось верить именно ему? Его улыбке, нервной детской улыбке…

Он твой единокровный брат, думал я.

Он как две капли воды похож на тебя. Он – это вылитый ты.

Я поверил лживой истории, которая идеально подходила мне с моей трусостью и уклончивостью.

Роберт был фантастический лжец.

А я с удовольствием поверил ему. Поверил, что отец жил в Хёнефоссе и занимался какими-то революционными бунтарскими делами. Что он хотел вырваться. Потому и исчез: хотел отравить мир невероятными историями.

Эта ложь обладала магнетической силой.

Но на отца это не было похоже. Он никогда таким не был. Он не пытался ничего изменять. Он всегда носил одну и ту же одежду. Одни и те же брюки. Одни и те же мысли, привычки. Он принадлежал к тому типу людей, которые, в основном, почти не меняются. Ему и не хотелось меняться. Я думал о другом человеке.

Отец всегда был одним и тем же, и думаю, таким он и остался. Где-то на земном шаре он ходит в том же, в чем ходил всегда. В тех же джинсах. В Лагосе или в Маниле, в Кейптауне или в Дели. Теперь мне это было безразлично. Мне больше не хотелось разыскать его, поговорить с ним.

Меня не интересовало, что он делает или где живет.

Другое дело Роберт.

Он все время пытался придать миру новую форму. По-моему, ему была невыносима мысль, чтобы какие-то вещи навсегда оставались неизменными. Для него настоящим было только то, к чему он прикладывал руку, изменял. Переиначивал на новый лад. Этим он и занимался. Переиначивал. События. Людей. И места.

Роберт лгал не ради какой-то определенной цели. Ложь была для него оптимистическим способом бытия; если ему удавалось заставить кого-нибудь поверить в то, что он говорил, это сразу становилось как будто новым.

И он чувствовал себя богом.

Когда Роберт сказал, что знает, где находится отец, я был уверен, что он говорит правду, потому что мне хотелось этому верить, это было вполне правдоподобно, и потому в моей голове превратилось в действительность.

Я подумал: бог с ним. Не думай о нем. Отпусти его на все четыре стороны.

Я сошел с поезда на Центральном вокзале и слился с людским потоком, поднялся на эскалаторе в главный зал. Там я остановился перед киоском и долго читал первые полосы газет. Известный телевизионщик был арестован в связи с делом об эксгибиционизме. Меня раздражали жирные буквы, но оторваться от стенда с газетами я не мог.

Подняв глаза, я увидел Роберта: он стоял у полки с журналами в двух шагах от меня. Спокойно листал какой-то журнал. На нем была та же куртка, в которой он ездил в Хёнефосс. Он повернулся, и я увидел его лицо в профиль. Опрокинув стенд с газетами, я бросился к нему. Он обернулся прежде, чем мои руки сомкнулись на его горле: это был другой человек. С широким лбом и маленькими живыми глазками. Я перелетел через него и упал. Незнакомец раздраженно и испуганно смотрел на меня. Я вскочил и убежал из газетного киоска.

Кто-то сзади звал меня.

Между киосками и магазинчиками крики летели к потолку главного зала, раздраженный вихрь голосов исчезал в звуках моих шагов и дыхания.

Теперь я уже больше не думаю о том, что случилось в Норвегии, в Осло и Хёнефоссе.