Его повесили на площади Победы - Лев Симкин

«Если у человечества еще нет лекарства от рака; если оно пока не осваивает Марс, если оно все еще не в силах победить голод и найти новые источники энергии, то это только потому, что те еврейские гении, которые должны были совершить все эти открытия, сгорели в печах Освенцима» (Эли Визель). Среди убитых узников Рижского гетто было 267 врачей, в их числе профессор Владимир Минц, в 1918 году оперировавший после покушения Ленина, сотни инженеров и ремесленников, торговцев и музыкантов, включая знаменитого скрипача Адольфа Меца, часто гастролировавшего в Европе.

Евреи, жившие до войны в Риге, и сами были европейцами. До меня это дошло только после того, как довелось поговорить с двумя выжившими узниками Рижского гетто — Валентиной Фреймане (в Берлине) и Маргером Вестерманом (в Риге). Им, понятно, за 90, но как же они следят за собой, как прекрасно одеты, как свободно говорят на нескольких языках и, представьте, вполне работоспособны! Честно скажу: уровень культуры встречавшихся мне прежде их ровесников, уроженцев местечек, был иным. Общей была судьба…

Продолжу рассказ чудом выжившей во время второй «акции» Эллы Медалье (урожденной Гутман).

30 ноября она долго стояла в длинной, уходящей вдаль нескончаемой колонне евреев с узлами в руках, но до нее очередь не дошла, Элла попала в число «отложенных». Ее черед пришел 8 декабря 1941 года. Среди тех, кто гнал их к могиле, ей встречались знакомые лица — те самые, с улицы Вальдемара.

«На меня уставился главный палач Арайс. Лицо его было по-животному обезображено, звериным оскалом вывернуты губы, он носился от одной группы к другой, был страшно пьян от водки и безумен от крови. У меня вырвался рыдающий крик: „Я не еврейка!“ Меня всю лихорадило. Арайс небрежно отмахнулся и заорал: „Здесь все жиды! Сегодня должна литься жидовская кровь!“

Я побежала к немцам… Навстречу мне вышел из ряда какой-то важный, холеный эсэсовец, вероятно, предводитель акции. В нескольких шагах от него я выпалила на немецком: „Я не еврейка!“ — „Каким образом ты здесь оказалась?!“ — крикнул он. „Мой муж был евреем!“ — „Если врешь, девка, застрелим тебя завтра“. — „Нет! Нет!“ — Я замотала головой и заплакала… Эсэсовец скороговоркой приказал что-то шуцманам, мне принесли чье-то пальто».

Эллу отвели к машине, где сидели еще три женщины, утверждавшие то же, что и она. «Ждали мы недолго. Сгущались сумерки. В лесу все реже раздавался треск выстрелов, и наконец совсем стихло. Все кончилось. Доносились выкрики коротких команд. Палачи стали разъезжаться. Открылась дверь машины, и за руль сел Цукурс… Он включил свет и осмотрел всех нас. На какой-то миг он уставился на меня, наверное, опознал. Я вся сжалась от страха, вспомнив реплику, брошенную им однажды на кухне в их штабе: „Вы же совсем не похожи на еврейку, жили бы где-нибудь в городе, как все нормальные люди, или бы подались в деревню!“ …Но на этот раз Цукурс ничего не сказал, он включил мотор, и машина тронулась. Не знаю, почему он меня не выдал, может, пресытился кровью за длинный день непрерывных убийств».

Привезли к резиденции Еккельна в Старом городе. Допрашивал их сам Еккельн. Увидев белокурую Эллу, он решил, что она «истинная арийка», и отпустил ее.

…Честно говоря, рассказ Эллы Медалье вызвал у меня некоторые сомнения. Иногда выжившие излагали историю своего спасения с такими чудесными подробностями, которые были далеки от реалий.

Ну, допустим, выдать себя за латышку у нее могло получиться. Блондинка, окончившая латышскую гимназию и педагогические курсы, она работала учительницей латышского языка в еврейской школе (в латышских школах евреи до прихода Красной армии не могли преподавать). Но как это ее, одну из многих тысяч жертв, привезли к высшему фюреру СС и полиции всего Остланда? Это ведь все равно что к Гитлеру или Гиммлеру… Как такое могло случиться?

В 1965 году еврейский активист, молодой инженер Давид Зильберман разыскал 52-летнюю Эллу Медалье и записал ее воспоминания. Из этих записей он составил книгу, которая долгое время ходила в рижском самиздате и была издана только в США, куда он потом эмигрировал. Мы познакомились с ним в Риге, где он каждый год проводит один летний месяц. Давид прекрасно помнит свою собеседницу полувековой давности и то, как она волновалась, рассказывая. Но это, конечно, ничего не доказывает.

Представьте, я нашел полное подтверждение ее рассказа. В материалах германского центрального ведомства земельных управлений юстиции по расследованию нацистских преступлений в Людвигсбурге. В документах уже упоминавшегося мною уголовного дела, читая которое я искал знакомые фамилии и, тыкая в документы пальцем, просил помощи переводчика.

Так вот, 21 июня 1961 года на допросе в прокуратуре бывший оберштурмбанфюрер СС Герберт Дегенхардт упомянул один запомнившийся ему эпизод. 8 декабря 1941 года в Румбуле одна из жертв, блондинка, закричала, что ее муж наполовину еврей, потому-то она и оказалась в Рижском гетто, откуда ее пригнали на расстрел. Женщину отвезли в Ригу, восемь дней продержали под арестом и отпустили, удостоверившись, что она к евреям отношения не имеет.

Допрашиваемый рассказал эту историю вскользь, демонстрируя следователю свою гуманность — если бы не он, ту женщину наверняка бы расстреляли. В протоколе допроса ей посвящено несколько строк. Дегенхардт не мог ничего знать об Элле Медалье, она начала делиться своими воспоминаниями лишь четыре года спустя.

Невероятное совпадение! Значит, Дегенхардт и был тот «важный холеный эсэсовец», которого Элла так хорошо запомнила. Добрый человек, приказавший принести ей чье-то пальто, владельцу которого оно больше не понадобилось.

Но сам-то Дегенхардт каким образом там оказался? И на этот вопрос нашелся ответ. Оказывается, это Еккельн приказал ему отправиться на место расстрела в Румбулу, поскольку должен был прибыть туда сам вместе с рейхскомиссаром Остланда Генрихом Лозе. Направил его перед приездом начальства взглянуть, все ли там в порядке, чтобы не ударить в грязь лицом.

Они прибыли вместе — Еккельн и Лозе. Вместе подошли к яме, посмотрели, как все происходит. Дегенхардт в своих показаниях подробно описывает процесс казни по-еккельновски, цинично названной его шефом «укладкой сардин», когда жертв заставляли ложиться на тела уже расстрелянных. Лозе, по его словам, был шокирован. От увиденного его вывернуло наизнанку. «Так нельзя!» — сказал рейхскомиссар, резко развернулся, пошел к машине и отбыл восвояси.

Вероятно, это Еккельн пригласил Лозе в Румбулу, чтобы тот стал свидетелем его триумфа. Ведь рейхскомиссар выступал за сохранение жизни рижских евреев. Он не собирался ничего менять в порядках, сложившихся на оккупированных нацистами территориях до начала войны с СССР, где евреев отправляли в гетто и использовали как даровую рабсилу. Между прочим, суд по денацификации в Билефельде, перед которым Лозе предстал в 1948 году, признал это смягчающим вину обстоятельством. Его приговорили к 10 годам тюремного заключения, но выпустили на свободу спустя три года — по состоянию здоровья, позволившего, впрочем, ему протянуть еще целых 13 лет и умереть в своей постели.