Его повесили на площади Победы - Лев Симкин

Я не стал бы встревать в спор, кабы не один документ, недавно полученный из Бразилии и любезно переданный мне куратором музея «Евреи Латвии» Маргером Вестерманом, бывшим узником Рижского гетто. Это запись показаний Мириам Кайцнер, данных ею 14 августа 1950 года в Рио-де-Жанейро в доме по улице Ду-Рузариу, 77. «В подтверждение подлинности всех изложенных фактов» составлен протокол, подписанный самой Мириам и удостоверенный председателем юридической комиссии Федерации еврейских общин Израэлем Школьниковым. Документ, признаюсь, довольно-таки невнятный. Переводчик с португальского Денис Родионов жаловался мне на небрежность составителей протокола — те явно не ориентировались в европейских реалиях. Но других свидетельств уникальной истории пока не найдено, да и это — покуда не публиковалось.

«Нижеподписавшаяся г-жа Мириам Кайцнер, уроженка Латвии, незамужняя, проживающая в столице (в 1950 году еще Рио. — Л.С.), торговка, без какого-либо примененного к ней насилия или принуждения сообщила следующее».

Мириам родилась в городе Берзпилс 1 апреля 1920 года в семье владельцев магазина. В 1939 году, «после оккупации ее страны» (имеется в виду присоединение Латвии к СССР. — Л.С.), из коммерсантов родители превратились в работников торговли в своем бывшем предприятии, национализированном русскими. С начала войны Мириам не имела о них никаких известий. Скорее всего, они погибли.

Когда пришли немцы, ее как еврейку уволили из офиса обувной фабрики. Спустя несколько недель Мириам была схвачена немецкими властями и помещена в отдел гестапо на улице Вальдемара, 19. При аресте ей разрешили взять с собой только документы и небольшое количество денег, которые впоследствии отобрали… Так сказано в протоколе.

Как уже известно читателю, трехэтажный особняк на улице Вальдемара был занят «командой Арайса». Одним из первых вступивших туда добровольцев был Герберт Цукурс.

Это было в июле 1941 года, когда арайсовцы организовывали погромы и жгли Хоральную синагогу. О пожаре синагоги на улице Гоголя, как сказано в протоколе, Мириам ничего не было известно. Она, впрочем, «знала, что все синагоги должны были сгореть, но тут уж ничего не изменишь». Не помнила она и об осквернении рижского кладбища (о чем ее тоже спрашивали)[9].

Мириам вообще не очень охотно давала пояснения. Не распространялась она особо и о своем пребывании в особняке на улице Вальдемара. Читатель помнит, что творилось там в июльские дни 1941 года. Показания чудом спасшейся Эллы Медалье об изнасилованиях в том доме приведены в приговоре гамбургского суда, назначившего Виктору Арайсу в 1979 году пожизненное заключение.

В показаниях Эллы Медалье по его делу упоминается еще одно имя. «Кроме Арайса я еще знала Цукурса. Я о нем знала еще до войны из газет, которые прославляли известного латвийского летчика».

Герберт Цукурс был одним из первых летчиков, осуществлявших дальние международные перелеты. В национального героя он превратился после перелета из Латвии в Гамбию. Место назначения было выбрано неслучайно — в те годы была распространена теория о связи Латвии с Гамбией, где некогда находилась колония Курляндского герцогства. Потом — перелеты на самостоятельно собранном самолете «Tри звезды» в Японию и Китай. Маленький самолет Цукурса был выставлен в рижском Военном музее, куда, только чтобы поглядеть на него, выстраивалась длинная очередь.

Его называли латвийским Линдбергом (кстати, Чарльз Линдберг был поклонником Гитлера). Не знаю, переименовали ли его в недолгий советский предвоенный период в латышского Чкалова, но ему сохранили все привилегии и даже пригласили как известного авиаконструктора для обмена опытом в Конструкторское бюро Яковлева.

Подобно автору «Маленького принца», он был еще и писателем: его корреспонденции пользовались читательским успехом, а в 1937 году на их основе возник роман «Между землей и солнцем». Правда, финансировавший его полеты крупный латвийский предприниматель был одновременно издателем публиковавшего Цукурса журнала, и, как говорили, короткие телеграммы «с борта самолета» преображали в художественный текст опытные журналисты.

С началом войны параллели его биографии и Сент-Экзюпери завершаются. Что же заставило сменить судьбу пилота-пионера на добровольную службу Третьему рейху? По версии историка Андриевса Эзергайлиса, то мог быть страх перед арестом за лояльность советской власти. Он пользовался у нее если не почетом, то по крайней мере уважением. Ходили слухи, что из Москвы Цукурс вернулся завербованным агентом, не зря же он так расхваливал советскую авиатехнику.

И, наконец, после прихода немцев Цукурсу надо было на что-то жить, кормить семью. Должность заведующего гаражом, предложенная ему Арайсом, — совсем не плохая, завгар в то время — совсем не то, что в наши дни. Возможно, его уговаривали.

«Виктора Арайса никто не знал в лицо, — говорил мне Маргер Вестерман. — Кем он был до войны, простым полицейским? А тут вышел из тени, а вместе с ним — летчик, герой Герберт Цукурс». Не просто вместе с ним — все должны обратить внимание, кто у него шофер.

Может, было в нем что-то такое, что толкнуло в команду погромщиков? Не мог же он не понимать, в какую компанию попал. О развлечениях новых сослуживцев Цукурса есть в воспоминаниях Фриды Михельсон: «Убеленных сединами бородатых старцев под дулами пистолетов заставляли облачаться в тфилин и талес, плясать и распевать советские песни. Девушек и молодых женщин заставляли раздеваться догола у всех на глазах… Евреев гоняли вверх-вниз по лестнице без остановок, осыпая ударами, пока пожилые и слабые не падали замертво».

Вернемся к Мириам. В доме на улице Вальдемара, называемом ею «отделом гестапо», ей поручили подметать прилегающую территорию. Во дворе Мириам встретила проходившего мимо г-на Цукурса, которого она знала не только по газетам, но и лично. Он жил по соседству, приходил выступать в ее гимназию. Увидев Мириам, Цукурс подошел и начал разговор, выразив беспокойство о ее судьбе. (С чего бы ему вдруг обеспокоиться ее судьбой? Скорее всего, девушка просто ему приглянулась. — Л.С.)

Через некоторое время г-н Цукурс приказал Мириам выйти за ворота и идти вперед, не оглядываясь по сторонам. Сам он пошел за нею и, когда они немного отошли, потребовал, чтобы та направилась в дом, где он проживал, по адресу улица Заубес, 4. «Приказал», «потребовал» — такими словами Мириам описывала эту прогулку в 1950 году. Чем она завершилась, в протоколе умалчивается.

От Цукурса она узнала, что квартира досталась ему от прежних жителей — семьи Шапиро, у которой он ее реквизировал. В ответ на вопрос комиссии, имелись ли у Цукурса полномочия реквизировать чужое имущество, Мириам ответила, что, по всей видимости, да, имелись. (Каков вопрос — таков ответ. — Л.С.) Еще Цукурс рассказал Мириам, что Шапиро уже не было в живых, а его супруга была арестована. Оставшегося же в живых одного из сыновей Шапиро он держал при себе в качестве прислуги. Мириам довелось видеть этого парня, который приносил для Цукурса вещи и еду. Его звали Абрам Шапиро.