Правый руль - Василий Авченко

Первыми праворульщиками были еретики всех мастей, горевшие на кострах. Олег Щербинский — их прямой наследник, хотя он и не стал в полном смысле слова мучеником праворульной идеи, добившись оправдания. В нулевые в России стало ощутимо подмерзать. Правый руль как индикатор внутреннего политического климата моментально это отразил. Любое инакомыслие теоретически чревато революцией. Поэтому таких вещей государственная машина не прощает. Она действует не из жестокости даже, но из инстинкта самосохранения.

Автомобилизм — подходящая религия для общества потребления. Более того, можно экстраполировать ситуацию в будущее и предсказать зарождение религии уже у самих автомобилей — по мере развития их интеллекта. Возможно, они станут поклоняться человеку, создавшему их. Но пока что человек поклоняется собственным творениям. Не является ли и человечество религией Бога? Если он сотворил культ из созданного им человека, как человек из созданной им машины, это объясняет невмешательство Бога в происходящий на планете беспредел.

1

В конце ноября пошёл первый снег. Мне надо было выжечь бензин, который я морозным утром заподозрил в «палёности». Вы жечь, как это делают самолёты, кружась над аэродромом перед аварийной посадкой. С той разницей, что они боятся неудачно сесть, а я боялся, наоборот, не взлететь, то есть не завестись назавтра.

Я решил прокатиться до центра города. Минуло девять вечера, пробок быть уже не должно. Машина находилась во дворе — я ещё не отгонял её на стоянку. Вышел из дома, сел, завёл, пристегнулся, с удовольствием готовясь тронуться. В нескольких метрах от машины стоял энтузиаст неопределённого в темноте пола и возраста. Энтузиаст установил на землю штатив с фотоаппаратом и снимал процесс снегопадания, наставив объектив в небо, как зенитное орудие.

Пробки были. То ли ещё — из-за конца рабочего дня. То ли уже — из-за снега. Подморозило, и первая, ещё мокрая порция снега превратилась в наледь. Скользили вниз, рывками карабкались вверх, бились боками и углами первые неудачники. Один из них чуть было не подставил своё крыло и мне, начав зачем-то тормозить в пол на скользком участке. А снег продолжал падать на эту странную азиатскую землю, частично одетую в плохой асфальт. Землю, каким-то непонятным образом ставшую русской и вот уже полтора столетия русской остающуюся. Надолго ли нас хватит?

Добравшись до центра и уже развернувшись в сторону дома, я увидел девушку. Она голосовала на подъёме возле 33-й аптеки. Тормознул, приоткрыл окно: «Далеко?» «Если по пути, довезите до Столетия, пожалуйста…» — эвфемистически («если по пути») она дала понять, что платить не намерена. Мне было по пути. Да и не стоять же ей тут под снегом.

Тронулся с трудом, подбуксовывая ведущими колёсами, вспоминая зимние приёмы: ювелирно дозировать нажатие на педаль газа, рулить осторожно, притормаживать ещё осторожнее. Привычно удивился стрёкоту ABS-ки, молчавшей с весны, когда стаял последний лёд. Летние щётки дворников обмёрзли и плохо справлялись со своими обязанностями. Можно бы их и на зимние заменить, а можно и забить. Нормальный снег в нашем городе хорошо если три раза за зиму выпадет. Резина, хоть и зимняя, тоже далеко не новая, хотя… На эту зиму хватит. А до следующей ещё дожить надо.

Некрасивых девушек я не подвожу. Никаких планов в отношении подвозимых девушек я не строю, но красивую подвезти приятно, а от некрасивых хочется держаться подальше. Получить деньги от пассажира, конечно, в удовольствие. Но я подтаксовываю не ради денег. На своей основной работе могу за то же время заработать гораздо больше. Здесь есть какой-то охотничий момент, заставляющий современного городского человека стремиться на рыбалку. Выполнил работу — тут же получил оплату. Кто 100 рублей даст, кто 200, кто всего 50 — и то хлеб, вернее, бензин. Без налогов, без кассы, без расписок. Примеряешь на себя другое ремесло и прикидываешь: смог бы, не смог бы. Наверное, я не смог бы. Я всегда буду любителем, а не профессионалом. Поэтому могу подвезти и бесплатно. Всё равно я частенько жгу бензин зазря, просто ради собственного удовольствия.

Иногда в машину просятся проститутки. Остановишься, опустишь окно: «Далеко?» — «Я работаю!» По ночам голосуют такие компании, которых я не возьму ни за какие деньги. Но свой таксист находится для всех. Меня самого не раз подвози — ли в составе таких коллективов, что будь за рулём я сам — нипочём бы не остановился. Отчаянный народ эти таксисты. Нож, монтировка или бита под сиденьем, «Оса» — всё равно не отобьёшься, если за тебя возьмутся серьёзные люди. Нет, везут. Я — не бомбила, я боюсь. Могу иногда подбросить благонадёжного мужчину (лучше — в очках, трезвого, и чтобы в плечах был не шире меня). Но основная моя «клиентура» — симпатичные девушки, и то если не нужно закладывать большой крюк. Как танец — имитация и метафора любовного акта, так и подвезти девушку — значит чуть-чуть её соблазнить. Залучить в свой мир, где доминируешь ты. Это одна из мягких форм овладевания женщиной, как приглашение в кафе. В дежурной фразе «давай подвезу!» присутствует несомненный сексуальный подтекст. Может быть, поэтому мне не нравится присутствие в моей машине некрасивых людей. Это нарциссизм, снобизм и извращение, я знаю.

Я высадил пассажирку на Столетия и уже почти доехал до дома, как проголосовала другая девушка, и я повёз её в обратном направлении. Приветливая, полумонголоидной наружности. «Такие сегодня все несговорчивые. Я им деньги предлагаю, а никто не хочет везти! Ста рублей хватит вам?» Я сказал, что хватит. Из магнитолы играл «Наутилус» про доктора твоего тела. «Это Найк Борзов поёт?» — спросила полумонголоидная девушка. Я ответил, что это Бутусов, запись конца 80-х. «Я тогда ещё пешком под стол ходила», — заметила пассажирка. «Я тоже», — сказал я. Она посмотрела на меня и усомнилась: «Ну, вы-то вряд ли… Или вы действительно ходили, а я ещё лежала». Я задумался.

2

Я ехал и, как это часто происходит в последнее время, напряжённо спорил с самим собой. Странно получается. В течение нескольких лет я прилежно участвовал во всех акциях протеста. Считался одним из самых последовательных ортодоксов праворульной идеи. Но в какой-то момент стал ловить себя на том, что отдаляюсь от наших радикалов. Я не пережил никакого волнующего озарения или переломно-поворотного события. Ничего подобного не было. Просто сформулировал для себя некоторые ощущения и увидел, что существуют вещи важнее правого руля.

Не помню, когда я почувствовал это впервые. Может быть, это случилось, когда находкинские «протестанты» сжигали несчастный древний «Жигуль». Краска пучилась. Жирное пламя вырывалось из-под капота. Автомобиль был похож на казнимого фашистами пожилого генерала Карбышева. Я не мог спокойно смотреть на то, как казнят трудягу-«копейку», детище советской промышленности, отъездившую худо-бедно свои 30 лет и ни в чём не виноватую. Я понял, что никогда не смогу принять этих крайних форм праворульного экстремизма. Такого же фанатично-религиозного по своему пафосу, как и противоположные по смыслу выступления обитателей Охотного ряда, Большой Дмитровки и Краснопресненской набережной. Эта машина виновата в том, что родилась «копейкой»? Давайте, что ли, хоть «Мерс» министерский сожжём, его не жалко. Так в своё время подожгли и всю нашу страну, решив, что она слишком плоха и неудобна для нас.