Точки над "i" - Джо Брэнд

– Потому что у тебя уродливая рожа, – объяснила Марта.

Это была игра, но Марте всегда удавалось заставить Теда рассмеяться, и она молилась второй раз за этот месяц, чтобы это подействовало.

Тед не мог поверить, что посреди столь эмоциональных дебатов Марта настолько обнаглела, что снова отколола эту свою старую шуточку насчет его уродства.

Несколько секунд он смотрел на нее ничего не выражающим взглядом, а потом, внезапно, по его большому, изрытому оспинами лицу пробежала легкая тень улыбки, и в конце концов он, не выдержав, расхохотался, запрокинув голову так, словно никогда не сможет остановиться.

– Мне очень жаль, – сказала Марта. – Мне правда жаль, – и заплакала. Иисус не пожелал оставаться в стороне и присоединился к ней. Одна из медсестер, развозившая на тележке лекарства, войдя к ним в палату, обнаружила, что все находящиеся там люди плачут так, словно наступил конец света.

С того момента вся ситуация показалась Марте более терпимой, учитывая, что Тед стал частью семьи, До этого она попросила врачей, чтобы ее оставили в больнице еще на пару дней, так как не была готова к встрече с людьми, которых любила и, возможно, обидела, но поскольку она помирилась с Тедом, то попросила выписать ее немедленно. Причин держать ее там не было, Иисус был абсолютно здоровым ребенком, а Марта была здоровой настолько, насколько могла быть.

Тед и Марта попытались обсудить совместные планы на будущее, но это у них не очень-то получилось, и потому они решили, что Тед поживет пару дней с Мартой и Иисусом, а там видно будет.

Тед ничего не сказал по поводу того, что его сына назвали Иисусом, а Марта молчала в тряпочку, боясь разозлить его. Вместе они упаковали ее вещи, после чего Тед уехал домой за необходимым скарбом и вскоре заехал за ней, чтобы забрать из госпиталя. Проходя по коридорам больницы, Марта показала Теду Мистера Рака, дабы ввести его в мир странных людей, чьи жизни время от времени пересекались с ее жизнью.

Джуниор, ожидавший звонка от Марты, чтобы угнать еще одну машину и доставить ее домой, был очень удивлен, услышав за стеной шум-гам и детский плач. Он вылез на балкон посмотреть, в чем дело, и столкнулся лицом к лицу с Тедом, невероятно при этом перепугавшись:

– А ты кто такой, приятель? – спросил Тэд голосом гангстера из Ист-Энда, что у него всегда очень хорошо получалось.

– Я Джуниор, – еле выдавил из себя Джуниор, – до свидания, – и попятился обратно в квартиру, не понимая, откуда у Марты взялся этот здоровенный урод и что бы это все значило.

Марта с трудом справлялась с ролью матери. Надо было как следует поработать над кормлением грудью, поэтому ребенок был голоден и зол большую часть времени. Марта еле держалась на ногах от усталости, и ей просто хотелось сесть и тупо впериться в телевизор, а затем пойти поспать, но на третий день она поняла, что такие удовольствия в ближайшем будущем не будут доступны.

– Послушай, – сказал ей Тед, – я ведь вижу, как ты уделалась, – почему бы мне не взять Большого Джея с собой в коляске к букмекерам, а ты бы пока поспала и успокоилась?

Марта скрежетнула зубами:

– Потому что младенцу, которому всего три дня, не место у букмекеров, вот почему! – Она подивилась неизвестно откуда у нее появившемуся голосу семидесятилетней ведьмы.

– Ладно, – согласился Тед, – тогда мы просто часок погуляем по парку.

Тед не был знаком с превратностями жизни в Мартином районе и не понимал, что прогулка по парку обычно означала возможность быть забросанным собачьим дерьмом семилетками или нарваться на нож в руках тринадцатилетнего подростка. Марта, как могла, объяснила это Теду пронзительным старушачьим голосом, и они сошлись на том, что Тед отвезет Иисуса на машине куда-нибудь в красивое и безопасное место в городе, погуляет с ним и вернется часа через три – как раз столько времени, по мнению Марты, можно втиснуть между двумя кормежками, чтобы уж совсем не уморить дитя.

Тед уже заметил, что количество детских вещей в квартире Марты было минимальным: старая потертая корзина Моисея, в которой Ромашка раньше держала компакт-диски, несколько комбинезончиков, подаренных мамой Джуниора, и несколько пеленок.

«Интересно, чем о чём она думала и чем занималась, пока вынашивала ребенка», – подумал Тед, и до него стало доходить, что он узнает о Марте с каждым днем все больше, и это знание его не радовало.

Марте не хотелось отпускать Теда с Иисусом, но она была настолько измучена, что не нашла в себе сил противиться этому. Она начала понимать, что была одурачена, поверив в навязанный медиа образ материнства. Посмотрев на себя в зеркало, она увидела черные круги под глазами, от сосков можно было прикуривать, а вагина превратилась в яростную бурю, в которой будто устроили скачки подкованные железом лошади. Она едва не уснула стоя.

Тем временем Тед и Иисус наслаждались прогулкой по набережной. Тед решил познакомить сына с острыми ощущениями, взяв его покататься на «чертовом колесе», что на Южном берегу Темзы. В корзине с ними было еще несколько матерей с детьми школьного возраста, которые с ужасом смотрели на Теда, когда увидели, какую кроху он взял с собой. Может, он педофил, укравший ребенка? – думали они. Насколько они могли видеть, ребенок был симпатичным, так что он не мог быть кровным родственником Теду.

Не подозревая о том, какие мысли он вызвал у мамаш, бедняга Тед приветливо кивал всем, будучи в прекрасном настроении, отчего мамаши пугливо прижимали к себе своих детей, которых, в свою очередь, это раздражало, поскольку они знали о педофилах гораздо больше своих матерей и чувствовали, что Тед – хороший парень и не представляет для них никакой угрозы.

Дома Марта засунула голову под подушку, заставляя себя поспать драгоценные пару часов. Иисус не спал всю ночь, время от времени попискивая и жалуясь, и поэтому, как говорилось в книге по уходу за детьми – Марта в конце концов сподобилась в нее заглянуть, – было важно использовать любую возможность выспаться. Она не догадывалась, что это был тот самый ужасный Третий День, на который неопределенно ссылались авторы книги, видимо из-за страха от его огромного значения, и которому часто не уделяли должного внимания все, кроме только что родивших матерей, испытывающих на себе все «прелести» этой даты, либо партнеров или друзей как получающей стороны.

В конце концов Марта сдалась и решила сделать то, что ее отец всегда ей запрещал, – а именно включить телевизор средь бела дня. По телевизору шла реклама детской одежды, и в течение пары секунд Марту захлестнул такой поток слез и печали, причину которого она не могла понять, потому что это было совершенно на нее не похоже. Она переключила на другой канал, где показывали чью-то свадьбу, от чего ей стало еще хуже. Бред какой-то, подумала она, захлебываясь слезами. Она снова переключилась на другой канал, где очень скучно выглядевший тип говорил что-то о тригонометрии, но был в его движениях и одежде некий пафос, который поднял ее тоску на невиданные высоты. Она лежала в кресле, заливаясь соплями, каждый сосудик в глазах распух. Грудь выдавала на гора всхлипывания отчаяния, в то время как разум абсолютно не понимал происходящего.