Точки над "i" - Джо Брэнд

– Ты хочешь сказать, что он сталкер?

– Никогда об этом не думала в таком контексте. Спасибо за лишний повод для беспокойства.

Дэна сменил более трезвый очкарик по имени Фил. В гримерку он пришел с пухлым конвертом.

– Не забудь о десяти процентах для промоутера, – сказала Вагина, когда они делили деньги.

– Да пошел он в жопу, – ответил Дик, продолжая считать деньги.

Ромашкин мобильный внезапно ожил:

– Ну и как все прошло? – спросил Чарли.

Она вышла из гримерной:

– Слушай, тут все отложили до двух ночи. Извини, но я приеду очень поздно. Я позвоню тебе по пути домой.

На этот раз у Чарли не хватило энергии на жалобы. «Наверное, ему совсем худо», – подумала Ромашка и решила, что постарается приехать домой по возможности быстро.

Они молча ехали по западному Лондону, до самого дома Вагины. Госпожа всю дорогу думала о том, что неплохо было бы родить ребенка и как бы это сделать, не упрашивая приятелей-геев подрочить в баночку или трахнуть ее.

– Привет, – подумала она вслух.

– Это прозвучало почти гетеросексуально, – отметила Ромашка.

– Я бы оседлал этого дракона, – сказал Дик.

– Ты бы и кастрюлю с лапшой трахнул, – заметила Ромашка, к которой начало возвращаться чувство юмора, выжатое досуха на балу.

Освободившись от Госпожи Вагины, Дик повернул в сторону восточного Лондона, и примерно через полчаса они медленно ползли по Уайтчепелу в поисках номера 137. Этот дом оказался рядом с похоронной конторой.

«Очень удобно», – подумала Ромашка, стоя в грязной луже желтого цвета, Дик, который за минуту до этого говорил с кем-то по телефону, нажал на кнопку звонка. «И какого черта я здесь делаю?» – подумала Ромашка, перед этим выпившая пару бутылок пива, чтобы снять напряжение, но, к счастью для нее, кривая предменструального синдрома пошла вверх, и в таком настроении она легко могла найти оправдание для покупки пистолета

Симпатичный гопник открыл дверь:

– Привет, Квент, – сказал он Дику.

Ромашка была потрясена:

– Только не говори мне, что тебя зовут Квентин, ладно?

– Так и есть, иначе он не стал бы меня так называть, – на несколько секунд от расслабленного Дика Мудвина не осталось и следа.

– Квентин… А фамилия? Двуствольный, да? – спросила Ромашка.

– Нет. И ствол один, – хрипло сказал симпатичный гопник, поднимаясь впереди них по лестнице, и, повернувшись, спросил: – Квент, а она что, не знает?

– Нет, она не знает, – зло ответил Дик.

– Зад, – сказал гопник.

– Да нет, он не такой, – отмахнулась Ромашка. – Он нормальный.

– У него фамилия такая, – сказал гопник.

Если бы Ромашке не так сильно хотелось отлить, она бы непременно рассмеялась.

Они дошли до комнаты, где два мужика смотрели телевизор. Безо всякого интереса они оглядели Ромашку, которая решила, что недостаточно хорошо выглядит, не догадываясь, что они просто сильно обкуренные.

– Ладно – сказал гопник. – Где деньги?

Ромашка достала двести фунтов и отдала их ему, ожидая, что ей вручат оружие, завернутое в промасленную тряпочку. Вместо этого гопник пошарил в кармане и выудил оттуда пистолет. Потом пошарил еще и достал три патрона.

– Это что, все пули? – спросила Ромашка.

– А скольких мудаков ты собралась пристрелить? – поинтересовался гопник. Двое на диване захохотали.

– Покажи мне, как это работает? – попросила Ромашка, уверенная, что голос у нее звучит, как у ненормальной школьницы.

Гопник вынул обойму, вставил в нее три патрона и защелкнул ее назад, сказав:

– Смотри, сейчас он на предохранителе. Если ты его снимешь, то можешь отстрелить на хер ногу.

«Вот и все. Так банально, просто и нетеатрально», – подумала Ромашка, спускаясь вниз по лестнице. Увы, мудаков, которых она хотела бы пристрелить, гораздо больше, чем патронов в ее пистолете. Хотя для начала сойдет.

Билли и Сара находились в состоянии холодной войны с той самой ночи, когда родился Иисус. Синяк под глазом, который оценили все присутствующие в палате у Марты, был заслугой ее соседа, шестилетнего Киану, и его новой бейсбольной биты, но она не удосужилась об этом никому рассказать.

Сара все еще подозревала Билли в измене с лучшей подругой, но боялась раскачать лодку и сделала то, что делает большинство женщин, – направила злость на саму себя и – presto! – получила депрессию.

Билли же был зол на себя за содеянное, но боялся рассказать Саре правду, ошибочно считая, что это прикончит их отношения, и осознав, что без Сары жить не сможет. За его кажущимся нормальным фасадом было множество темных аспектов, о которых он бы хотел рассказать ей. Злой отец, с ненормальным пристрастием к порнографии, и мать, которой все было до лампочки. Ему хотелось поделиться этим с Сарой, и он был удивлен тому, что она была единственной женщиной в его жизни, вызвавшей у него это чувство. Билли знал: если ему удастся преодолеть этот кризис, их отношения будут счастливыми и лишенными насилия. И конечно же, ему никогда не приходило в голову обратиться к психиатрам, поскольку он вышел из среды, в которой сознание, не говоря уж о подсознании, вызывало столько же уважения, сколько вызвал бы автобус, полный рабочих, если сравнивать с достижениями, богатством и материальными ценностями, которые определяют успех. Его родители скорее умерли бы, чем сказали сыну: «Нам все равно, сынок, чем ты занимаешься, если это делает тебя счастливым».

В общем, любой признак эмоциональной слабости уравнивался отсутствием силы, поэтому уход Сары в себя здорово действовал Билли на нервы. Ему было труднее мириться с этим, чем с ее злостью, годами кипевшей под спудом.

Сара, чей репертуар борьбы с депрессией состоял из шоппинга, похода по салонам красоты и большего количества сигарет, чем обычно, решила, что для спасения отношений необходимы более серьезные меры.

«Господи, и зачем мне спасать их? – в очередной раз думала она. – Кажется, Марта сделала мне одолжение, переспав с ним». (Сара решила, что это правда, и, как ни пыталась отрицать это, инстинкты утверждали обратное.) Ее отношение к Марте колебалось от благодарной неприязни, принятия альтруистической природы их связи до столь сильной злобы и ненависти, что ей хотелось физически навредить подруге и ее ребенку.

Долго и усиленно размышляя над тем, как снова почувствовать себя нормальной, Сара поняла, что ей нужны перемены, после которых появится новая, уверенная в себе, сияющая Сара, сильная и готовая ко всему, после того как она сходит к парикмахеру и сменит тени для глаз. Она отменила визит к парикмахеру, которого обычно посещала, сказалась больной на работе и села, глядя пустым взглядом на свое отражение, в то время как стилист Бэл пытался уболтать ее на что-то уму непостижимое и абсолютно не в ее стиле.