Змеелов в СССР - Александр Дорнбург

И при этом, по всей стране, «с южных год до северных морей», катилась волна массовых истерик, тщательно подготовленных и горячо одобрявших «народные суды» и экзекуции, причем, похоже, даже не по обязанности, а от души. Поскольку подавалось все так, что теперь, мол, когда «враги народа», «шпионы» и «диверсанты» устранены, жить станет лучше, жить будет веселей.

А впридачу — как важнейшее — все основные организации, все видные общественные деятели, все авторитетные «прорабы человеческих душ» и «мастера культуры» получили предложение «выразить в печати свое положительное отношение к данному вопросу». И от этого предложения невозможно было отказаться. Так что все, словно пионеры, что всегда готовы, дудели в одну дуду, с громкими криками «Одобряем!»

Но вернемся к моим личным делам. На улице, я якобы случайно, встретил Степаниду и иносказательно намекнул, что мне нужно 400.

Удивительно но факт, хотя сажали много, но уголовники по экономическим статьям чувствовали себя относительно вольготно. За лишнее слово или интонацию можно было легко схлопотать десять лет лагерей, а оперируя тысячами спекулятивных рублей получить всего года три поселений.

Недаром же тут все старались при случае идти на правонарушение, чтобы выхватить себе легкую статью. К примеру, опаздываешь ты на работу. На завод. А значит ты вредитель, враг. А врага уничтожают. Что делать? Бить стекло в трамвае. Тогда загремишь всего лишь на 15 суток. А хулиган — наш человек. Советский, только немного отступившийся.

Так что мне назначили прийти за товаром через шесть дней.

И все же я стремался. Уже давно к рубахе, стилем под гимнастерку, я нашил на левом предплечье внутренний накладной карман. А в нем находились кожаные ножны. В ножнах, естественно нож. Статью на него при всем желании органам не навесить — по длине лезвия сойдет за перочинный. Но в особых случаях я обрабатывал клинок змеиным ядом. Если бы я легко поцарапал лезвием несколько человек, то возможно, им бы не поздоровилось. А кто-то бы и гикнулся.

Когда сделка прошла без последствий, то я по старой схеме поймал гадюку, все замаскировал и сразу выехал в Туркмению. Так как волна арестов все ширилась и у нашей семьи уже арестовали кого-то из дальних родственников. Да и вообще, не даром же незабвенный Феликс Эдмундович Дзержинский любил утверждать: «Если вы еще не сидите, то это не ваша заслуга, а наша недоработка.»

Я уже говорил с отцом по поводу возможности перебраться нашей семье в Туркмению, но кто же его с железной дороги отпустит? Железнодорожники — они же как солдаты. Так все по службе и тянутся, поднимаясь с возрастом, повышаясь в званиях.

Ох, как бы мой «папаша» не угодил бы во «вредители». Сейчас это запросто. И не сколько я переживал за родителя моего «донора» сколько не хотелось бы мне стать сыном врага народа. Это мне сильно подкузьмит.

Но с другой стороны, железнодорожников пока не трогают. Кроме простых стрелочников. И этому есть простое объяснение. Надо же кому-то это переселение народов организовывать? А специалиста так просто не заменишь. Да и шарашки под конвоем на зоне для железнодорожников не сделаешь. Им же пути надо поддерживать в работоспособном состоянии на сотни километров. Так что, считай, у них бронь от арестов. Если, конечно, не считать стрелочников, которые всегда во всем виноваты…

Глава 16

В Туркмению я прибыл благополучно, Байрам-Али встретил меня солнечной тишиной и пышной зеленью улиц.

Наутро я отправился на охоту. Дорога была уже знакома по прежним моим походам. Я вновь пересек старую крепость, где по воскресным дням собирался и шумел многолюдный базар, и, выйдя за ворота, за глубокий ров, увидел впереди знакомую картину: башни, остатки античных с гофрированными боками дворцов, жилых домов. Вдали виднелись невысокие, сильно разрушенные стены «Крепости султанов» и в центре — круглоголовый мавзолей султана Санджара.

Безлюдье. Тишина. Только пронзительный голос жаворонка в вышине. Такой же звонкий и печальный, как и тысячи лет назад.

По опыту я уже знал, что особенно много змей обитает в древних каналах, отведенных в свое время в сторону крепостей от реки Мургаб. Всего было три главных канала, ныне основательно заросших камышом, тамариском, гигантским злаком эриантусом; бурьяном и верблюжьей колючкой.

Я обследовал два из них, но змей не обнаружил. Приуныл было.

Зато третий канал, Маджан, с лихвой вознаградил меня за все мои переживания: здесь было множество песчаных эф.

Чтобы добыча яда была более эффективной, пришлось «поставить» змей на «многократную дойку».

Делал я это так.

Выбрав участок, где водились крупные эфы, я приходил сюда утром и «выдаивал» их. Обычно эф я находил возле нор, здесь же оставлял их после «дойки». Чтобы змей быстрее обнаружить в следующий раз, возле каждой норы я втыкал красный флажок. Придя через неделю-полторы на змеиный участок, многих эф я находил на прежних местах и снова приступал к отбору яда.

Однажды я зашел в высокую с коническим верхом башню, слепленную из глины. Это был яхтанг, башня для хранения снега.

Верх башни обрушился и засыпал середину пола. Возле стены, притененной глиняной насыпью, лежал клубок разноцветных веревок. Приглядевшись, я вдруг понял, что это не просто клубок, а клубок змей, в котором оказалось шестнадцать эф! Вот так залежи! Долго пришлось распутывать змеиный клубок, потом их — «доить». Правда, такая удача была относительно редкой.

Тянулись дни, полные серьезного дела.

На территории оазиса древнего Мерва мне попадались только эфы и не было ни одной кобры или гюрзы. Волей-неволей пришлось мне искать новые места для своего промысла. На санитарной станции мне посоветовали побывать на Джаре — старом овраге, куда во время паводка сбрасываются воды Мургаба.

Берега Джара зарастают гребенщиком, черным саксаулом, камышом. В этих зарослях мне встречались кулики, сине-розовые зимородки, белогрудые чеканы, белые и серые цапли, скопа, ярко-желтые овсянки и дикие голуби. Над темными омутами вились крачки и чегравы, ловко хватавшие в воде зазевавшуюся рыбешку.

Много различных птиц гнездится на береговых обрывах