Змеелов в СССР - Александр Дорнбург

Глава 15

Чтобы не угодить в убийственные жернова надвигающейся «Великой чистки» мне приходилось пошевеливаться. Ох, ж мать! Но нам не привыкать! Собрал деньги и купил товар у Степаниды. На словах я все еще изображал из себя мелкого посредника, пашущего на дядю Гольдберга. Мол, мой хитрожопый дядечка хочет свести риск к минимуму, поэтому «раздробил свое ИП». А мне — отдувайся, шкурой рискуй. В таких делах левым людям ловить нечего, так что пока мне верили…

Так как я был лично безупречен, как примерный комсомолец: не сорил советскую копейку, даже скромными благами, причитающимися районным ответственным работникам, интеллигентам с высшим образованием, пользовался именно в меру благопристойности, не вызывавшей толков в народе.

Никогда не пьянствовал, выпивал лишь по случаю с вышестоящим начальством, водки не любил, предпочитал пиво. Не развратничал и баб не менял. А то тут народ верит в целебную силу доноса. А ко мне грязь не пристанет. Жизнью каждый день рискую, чтобы были нужные лекарства у советских людей. Короче, я чист как белый лист. Не придерешься!

Билеты до Ташкента мне удалось достать через отца. Связи снова сработали. Чемодан у меня полупустой. Просто неказистый кисет с маленькой горсточкой золотого шлиха я заколол, как булавками, парой кусков сломанных иголок.

А сверху потом покрыл их кисточкой раствором разведенного змеиного яда. Яд у меня имелся, высушенный, так что несколько крупинок я для дела не пожалел. Затем все бросил в кисет побольше и затянул шнурок на горловине. Теперь бы самому помнить, что открывать кисет нужно только используя для отравленных иголок плоскогубцы.

Но и этого мне показалось мало, так что в полях под Белой Церковью я отловил здоровенную гадюку, тварь ползучую, и засунул ее в полупустой чемодан. Теперь я прикрыт от внимания любопытных. С таким багажом легкий чемодан казался обременительно-грузным. После этого я со спокойной совестью привычным маршрутом проследовал в Туркмению.

Ехал, ехал и доехал…

Гадюка моя жары, тряски, голода, жажды и прочих издевательств над собой не вынесла и подохла. А к Байрам-Али даже завонялась. Все же среднеазиатские змеи более закаленные резким континентальным климатом к предельным температурным значениям. В отличии от нежного продукта средней полосы.

Пришлось в первую очередь по приезде на санитарную станцию похоронить героически павшего пресмыкающего. Ощущал я себя прямо как тот кавказец, что сыну в Москву в подарок ишака привез. В Дагестане ушастого в багажник положил, в столицу приехал, а ослик сдох. Кавказец развел руками и поехал снова в Дагестан за новым ишаком.

Прежде всего я поговорил с начальником санитарной станции, Архипом Архипычем Мезенцевым.

— Архип Архипыч, мне право неудобно, но я опять хочу напроситься к вам в гости.

— Михаил, мы всегда Вам рады.

— Но я хочу остановиться на весь год.

— Что же, пробыли вы у нас в первый раз полтора месяца, второй раз три с половиной, мы постараемся потерпеть Вас и и ближайшее время.

— Нет, бесплатно я уже не соглашусь.

— Оставьте какие же счеты между друзьями? К тому же каждый раз Вы выставляли нам изрядный магарыч.

— Только закуску, спирт у вас, у медиков, свой. Так что я решительно настаиваю об оплате. Надоело знаете ли, жить на птичьих правах.

Короче, мы договорились так. За свою комнату я оплачиваю начстанции сорок рублей в месяц. Наличными. А он пускает эти деньги на какие-то хозяйственные нужды. В случае нужды, при проверке, договор мы составим задним числом. Год не год, но полгода Архип Архипыч мне спокойной жизни гарантировал.

Но все же бумажной волокиты мне избежать не удалось. Пришлось мне покорпеть, на всякий пожарный случай заполняя анкеты. Любопытно, что в числе прочих там был такой вопрос: «Удовлетворяете ли вы свои половые потребности с коммунисткой, проституткой или беспартийной?»

Я подумал и написал: «Живу анахоретом». (Ссылка на А. Пушкина. «Онегин жил анахоретом»)

А вот на вопрос: «Были ли вы репрессированы? Если нет, то почему?», я ничего не сумел ответить кроме «Больно еще молод».

Тут надобно сказать, что я так прижился на санитарной станции как кукушонок. Со всеми работниками был в хороших отношениях. Даже стал считать ее своей родной организацией. Набрал при случае без огласки у Мезенцева бланков. А потом изготовил себе и печать. Взял отломанный кусок от ручки старого молотка, напаял на конец оловом. Потом зачистил поверхность, отполировал ее, вырезал и выдавил знаки печати. Вскоре это приспособление пошло в ход. С тех пор у меня были любые дополнительные бумаги от здешних медиков.

Что же касается квартирной платы, то она меня не обременяла. Как молодой специалист я получал 120 рублей грязными, до вычета налогов. Плюс шли премии за хорошую работу. И оплата за сданный яд по сдельным расценкам от прибалтов и ленинградцев. А мои запросы были весьма аскетичны. К тому же, и жизнь в Туркмении была дешевой.

После посещения мастера-кажара мои 4800 рублей в золотом песке превратились в 8400 советскими дензнаками. В Киеве эта сумма превратится в 12–13 тысяч. Как минимум.

Около трех тысяч мне хватит чтобы раздать долги, тысячу рублей кладу на все расходы, а 8 тысяч образуют мой личный оборотный капитал. Правда, в конце концов, это простые советские рубли, а не боны «Торгсина». Но что есть, то есть. Недаром же банковские билеты в 10, 25 и 50 рублей зовут червонцами. Золотого червонца в 7,74 гр уже нет, а бумажки, носящие его имя, остались. Реформа пройдет только в 1947 году.

Конечно, в таких делах легко лишиться шкуры. Но это уж издержки производства: «Волков бояться — в лес не ходить».

Легализовавшись, я принялся за работу. Поскольку сейчас было лето, самая жаркая пора, то работа моя была необременительна. Я вставал еще затемно и шел в свои «охотничьи угодья». Утром, по холодку, я как правило успевал наловить дневную норму. Потом становилось жарко, змеи прятались в норы, а я шел к ближайшим развалинам в поисках тени.

Там я оставлял свой мешок со змеями в тенистом укрытии, сам находил местечко неподалеку, немного отдыхал, немного