Мир всем - Ирина Анатольевна Богданова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Примерно здесь, — я кивком головы указала на распахнутую дверь в спальню с гигантской кроватью под бархатным балдахином.
Выразительно вздохнув, лейтенант обшарил спальню лучом фонарика и заглянул под кровать. Пусто и пыльно. Пятно света скользнуло по потолку и остановилось на полках книжного шкафа. На однотонных коричневых корешках, скорее всего фальшивых, яркими пятнами выделялись два жёлтых переплёта из тиснёной кожи. Не знаю, что вспыхнуло у меня в мозгу, наверное, вспомнились прочитанные исторические романы. Я шагнула к шкафу и одновременно надавила на жёлтые корешки. Раздался щелчок, очень похожий на звук компостера в руках контролера, и шкаф отъехал в сторону, приоткрывая тёмный проём потайного хода. Я ахнула.
— Вязникова, беги, поднимай людей по тревоге. Все сюда. Да прихвати связку гранат на всякий случай.
— Не надо гранат! Мы свои, русские! — Из отверстия в стене на четвереньках выползла растрёпанная то ли девушка, то ли старушка — не понять, и кульком тряпья свалилась у наших ног. — Там ещё люди, — она говорила отрывисто, еле слышно. И простонала: — Пить.
Лейтенант выразительно глянул в мою сторону, и я метнулась вниз будить взвод.
Всего мы вывели из схрона восемь девушек, одна из них совсем худенькая и маленькая — совсем ребёнок.
— Хозяева в замке не жили, — пояснила старшая Домна. — Здесь холодина, не протопить, вот они и обосновались неподалёку в фольварке. Там у них овцы, свиньи, курицы и мы, батраки. Нас угнали в сорок втором из Белоруссии и сразу раздали хозяевам. Везли нас в вагоне для скота и обходились как со скотиной. Да что там! Со своими свиньями хозяева в сто раз лучше обращались, ведь от них доход. А у нас, подумаешь, заморят одну — возьмут другую.
Девушки сидели, завёрнутые в одеяла, перед грудой продуктов и чашками горячего чая, потому что буквально все бойцы выпотрошили из вещмешков свои стратегические запасы, чтобы повкуснее накормить пленниц.
Почти все плакали. У меня тоже глаза были полны слезами, и я отчаянно моргала, стараясь сдержать их.
Домна облизала пересохшие губы:
— Мы знали, что наши наступают. Хозяева стали злее, суетились, нервничали. Да и немецкий мы за два года научились хорошо понимать. Потом, когда канонада стала слышна ближе, нас отправили в замок упаковать посуду и ценности. Три дня мы работали не разгибаясь. Хозяева успели отправить всего два грузовика, но вот пришли отступающие фрицы и сказали, что русские совсем рядом. Нам бы разбежаться и спрятаться, но хозяин расхаживал по замку с пистолетом и чуть что грозился пристрелить. Вечером хозяйка послала нас якобы вытащить вещи из подвала, а когда мы туда спустились, закрыла дверь. — Она отхлебнула чаю. — Какой сегодня день?
— Суббота, — хором ответило несколько голосов.
— Суббота, — нараспев повторила Домна. — Значит, мы просидели в подвале на холоде, без еды и воды больше трёх дней.
Мои мысли застопорились вместе с коротким паровозным гудком.
— Колпино! Приехали! — громко произнесла закутанная в платки пассажирка с двумя кошёлками в руках. Очнувшись от воспоминаний, я вскочила, едва не уронив с коленей тюк на грязный пол. Надела вещевой мешок, закинула тюк на плечо и вышла в тамбур, навстречу новому повороту в судьбе.
Сменщица Коробченко очень подробно описала мне маршрут, поэтому я шла довольно уверенно, если не считать зимних сумерек, которые уже начали затушёвывать город мягкими серыми штрихами. Тяжёлый рюкзак и узел на плече заставляли меня больше смотреть под ноги, чем по сторонам, но всё же я разглядела вывеску «Магазин № 26» на руинах кирпичного здания, углом выходившего на улицу Труда, и прочную кладку невысоких купеческих домов, сумевших выстоять под бомбами.
Колпино лежало вплотную к линии обороны, поэтому фашисты обстреливали город остервенело, пытаясь стереть его с лица земли. Роман Романович предупредил, что обстановка тяжёлая. Вскоре дорога вывела меня к реке с пологими берегами. Засыпанная снегом корка льда в отдалении переливалась густо-синим цветом василькового поля. Студёный ветер неистово раскачивал ветки деревьев в городском парке и задувал под полы шинели.
Районный отдел народного образования располагался около заводоуправления Ижорских заводов в небольшом флигеле с парой окошек, в которых горел свет. Мысленно я возблагодарила судьбу, что успела к инспектору до окончания рабочего дня.
— Я удивилась, что вы переводитесь к нам из Ленинграда, — сказала инспектор, когда я протянула свои документы. — Если бы не прекрасная характеристика Романа Романовича, то я бы спросила вас о причине. — Она спустила очки на нос и посмотрела на меня поверх стёкол.
— Семейные обстоятельства, — ответила я туманно и запнулась, не зная, то ли придумать что-нибудь веское, то ли промолчать.
Инспектор кивнула:
— Будем считать, я вам поверила, тем более что с кадрами у нас не очень густо. И имейте в виду, что из целого города к концу войны у нас осталось чуть больше трёхсот домов. Представляете?
— Представляю, я была на фронте.
— Ну что ж, значит, трудностями вас не испугаешь. Люди у нас пока живут в землянках, в подвалах, даже в пустых цехах. Но вам повезло — учительница Коробченко жила в бараке, значит, вы займёте её место. — Инспектор потёрла виски, словно у неё болела голова. — Хотя население сейчас всего около девяти тысяч, детей много и школ не хватает. Не построили ещё. Ваша школа маленькая, тесная, учёба идёт в две смены. Скажу прямо, у нас была учительница, которая не выдержала трудностей и сбежала — Инспектор в упор посмотрела на меня умными проницательными глазами, словно проверяя металл на прочность.
— Я не сбегу.
— Хочу вам верить. — Встав со своего места, инспектор протянула мне руку. — Добро пожаловать в наши ряды.
* * *
Итак, я ухитрилась поменять свою прекрасную светлую комнату на Васильевском острове на барак.
«Такое может быть только с вами, уважаемая Антонина Сергеевна», — сказала я сама себе, когда подошла к длинному серому дому с вереницей окон.
Мой опыт знакомства с бараками ограничивался казармой в учебной части и аккуратными бетонными зданиями концентрационного лагеря, освобождённого нашими войсками. Вдоль лагерных дорожек стояли фонари в виде буквы «Г», похожие на виселицы, в дальнем конце лагеря вздымались вверх широкие трубы крематория. Я поёжилась. И придёт же в голову подобное сравнение. Война сидела у меня за плечами, как вещевой мешок, и давила на плечи своей тяжестью. Но если мешок я могу скинуть, то война намертво вгрызлась в каждую клеточку тела, и даже через несколько поколений наши дети и внуки всё равно будут жить нашей памятью, плакать над павшими и вставать при звуках военных песен.
Прежде мне не доводилось жить в бараке. Я осмотрела