1937. Большая чистка. НКВД против ЧК - Александр Папчинский

Дальнейшие события разворачивались в такой последовательности. Такеока Ютака вызвал сотрудников миссии и распорядился отнести труп на задний двор. Когда японцы стали поднимать Люшкова, тот застонал. Оказалось, не убили, а лишь тяжело ранили. Начальник японской миссии распорядился добить раненого. Аримица Кадзуо (начальник разведывательного отделения миссии) выполнил этот приказ («я взял… пистолет и выстрелом в висок убил этого человека насмерть»). Всем сотрудникам миссии Такеока Ютака заявил, что «по приказу генерала Янагите был убит важный преступник, а сам этот факт является государственной тайной»[281].

По распоряжению начальника штаба обороны Квантунской армии тело Люшкова кремировали. Все необходимые для этой процедуры бумаги были оформлены в местном военном госпитале. Рано утром 20 августа 1945 года солдаты привезли и передали начальнику госпиталя Иосимуре Фумио замотанный в три одеяла труп Люшкова. Спустя несколько часов на свет появился документ, хранившийся в делах Дайренского крематория, который гласил:

В тот же день урна с прахом Люшкова — Маратова — Ямогучи была доставлена в военную миссию, а оттуда по распоряжению Такеоки в один из местных буддийских храмов. Так и закончил свой жизненный путь бывший комиссар государственной безопасности 3-го ранга, бывший орденоносец, бывший депутат Верховного Совета СССР и бывший начальник УНКВД Дальневосточного края.

Со вступлением на территорию Маньчжурии советские органы госбезопасности начали активный поиск Люшкова. Его искали сотрудники армейской контрразведки и оперативных групп НКГБ СССР. Поиски вели по всей территории Маньчжурии: от Хайлара до Порт-Артура.

Долгое время не было никакой информации о судьбе беглеца. При разборе архивов штаба Квантунской армии оперативники НКГБ нашли альбом с фотографиями Люшкова, фотокопиями его личных документов. Шли допросы руководящих сотрудников японских военных миссий в Северо-Восточном Китае, захваченных чекистами. Вскоре в разыскном деле на Люшкова, утвержденном начальником Управления контрразведки «Смерш» Забайкальского фронта А.А. Вадисом появились конкретные свидетельские показания и официальные документы. Закрыли это дело лишь тогда, когда в нем оказалась процитированная выше бумага из Дайренского крематория. Это поставило окончательную точку в поисках Генриха Самойловича Люшкова.

О нем отзывались по-разному… Для бежавшего на Запад бывшего чекиста А. Орлова (Л. Фельдбина), он был «в прошлом заурядный уголовник…вышел из тюрьмы благодаря революции, примкнул к большевистской партии и отличился в Гражданской войне». А далее слышатся нотки плохо скрытой зависти: «несколько лет подряд Сталин брал его с собой в отпуск — не только в качестве телохранителя, но и как приятеля и собутыльника», он «получил от Сталина больше наград, чем любой другой энкавэдист». Михаил Шолохов, тоже знавший нашего героя, отзывался о нем с некоторой экзальтацией: «Он до революции и в революцию экспроприатором был. Деньги отбивал… Анархист! Человек, скажу, храбрейший. Четыре ордена… Он хитер — эта старая хромая лиса! Зубы съел на чекистской работе»[282].

Все сказанное выше относится к Ефиму Георгиевичу Евдокимову, старому чекисту, члену сталинского ЦК ВКП(б), погибшему в финале «большого террора» и посмертно реабилитированному в хрущевское время.

Партийная номенклатура 30-х годов относилась с недоверием к профессиональным чекистам, волею Сталина попавшим в их среду. В них видели опасных чужаков, слишком много знавших о закулисной жизни верхов. Лишь два бывших крупных чекиста — Евдокимов и Берия, люди волевые, хитрые, сумели растолкать локтями конкурентов и найти свое «место под солнцем» в сталинском ЦК.

Ефим Георгиевич Евдокимов родился 20 января 1891 года в городе Копале Копальского уезда Семиреченской области (ныне г. Капал Талды-Курганской области Республики Казахстан)[283]. Родина Ефима — это небольшой уездный городок (собственно само городское поселение и казачья станица при нем), где достопримечательностей всего-то — река Копалка, две церкви, мечеть и ежегодная торговая ярмарка.

Г Отец Ефима Георгий Савватеевич Евдокимов, бывший курский крестьянин, в середине 70-х годов XIX века был призван в армию. Попал в один из армейских линейных батальонов в Семиречье, прошёл суровую солдатскую школу. Здесь он женился на молодой крестьянке Анастасии Архиповне. После рождения первенца в 1891 году семья Евдокимовых решает покинуть Казахстан. Вскоре Евдокимовы перебираются в Читу. Здесь глава семейства устроился работать рабочим-сцепщиком на Забайкальской железной дороге[284].

В возрасте восьми лет Ефима отдали учиться в пятиклассное городское училище, которое он окончил как раз в канун революции 1905 года. Работу ему отец нашел поближе к себе, переписчиком вагонов на железнодорожной станции, и его, старого армейского служаку, можно было понять: революционные события докатились до Сибири. Массовые забастовки, митинги, пламенные речи ораторов от разных политических партий — все происходящее подросток впитывал как губка. Отец не сумел уследить за сыном — Ефим записался-таки в одну из формировавшихся в Читинских железнодорожных мастерских боевых дружин.

А тем временем события в Чите развивались стремительно. В конце 1905 года по городу прокатилась волна захватов оружия. Поначалу дружинники напали на материальный склад при Читинской железной дороге, где хранилось оружие, привезенное с Дальнего Востока. При попытке проникнуть на склад они столкнулись с вооруженной охраной. В перестрелке один из нападавших был смертельно ранен, другим же в суматохе удалось отбить несколько винтовок и скрыться.

Хотя первая попытка фактически окончилась провалом, неудача не остановила руководителей боевых дружин. Ситуация, сложившаяся в городе, способствовала активности революционеров. Верховная власть в лице военного губернатора Забайкальской области генерал-лейтенанта Холщевникова выказала полную беспомощность в наведении порядка. Постепенно под контроль так называемого исполкома Читинской республики отошли почта и телеграф, революционеры освободили с Атакуйской каторги (близ Читы) большую партию политических заключенных. В городе продолжались массовые захваты оружия и боеприпасов. Вначале пострадал арсенал 3-го резервного железнодорожного батальона. Взамен захваченных 800 винтовок боевики оставили записку: «Захваченное оружие впоследствии будет возвращено». Далее набегам подверглись оружейный склад кондукторской бригады, склад оружия на территории Читинских железнодорожных мастерских. Позднее оружие стали захватывать вагонами: в ночь с 20 на 21 декабря 1905 года был вывезен и разгружен вагон с трехлинейными винтовками, 5 января 1906 года исчезло 13 вагонов с оружием и боеприпасами, а 11 января 1906 года уже 36 вагонов с оружием, привезенным с Дальнего Востока. Всего к середине января 1906 года в руках читинского пролетариата оказалось более 36 тысяч винтовок, 3,6 миллиона патронов, несколько сот револьверов, 800 пириксилиновых шашек, несколько пудов взрывчатых веществ[285].