Блудный сын, или Ойкумена. Двадцать лет спустя. Книга 1. Отщепенец - Генри Лайон Олди

Взрыв мокрый, взрыв разлетается брызгами.

Кричу.

Крик – туман над клумбой с лилиями.

Я контролирую свои чувства. Мои чувства контролируют меня. Контроль чувствует, что это я. Чувства чувствительно бесконтрольны. Кан-кан. Троль-троль. Тролль. Свободен. Свободен. Ну его к чёрту, этот периметр.

Двигаюсь. Двигаюсь.

Не двигаюсь.

– Что это было?

– Не знаю, – доктор Йохансон пожал широченными плечами. Жест вышел детским. Казалось, он говорит, что не знает, кто разбил сахарницу. – Я не вникал в содержимое энграммы. Я просто остановил процесс повторного переживания. Извините, это нельзя сделать мгновенно, не рискуя повредить ваш рассудок…

– Вы изъяли это воспоминание из мозга кавалера Сандерсона…

Тиран полагал, что кричит. На самом деле он шептал: едва шевеля губами, упёршись в доктора стеклянным взглядом:

– Вы поместили энграмму в мой мозг…

– По вашему требованию, – оскорбился Удо Йохансон. – И, замечу, вопреки моим рекомендациям. Я предупреждал, что это может быть опасно.

– И после этого вы…

– Что я? В чём вы хотите обвинить меня?!

– …вы утверждаете, что не знакомы с содержанием энграммы?

– Утверждаю. И готов доказать это на любом суде. Допустим, хирург вырезал больному печень и отдал её в лабораторию. Пока больной в капсуле регенератора отращивает себе новую печёнку…

– В лабораторию? – буркнул Тиран. Он уже начал приходить в норму. – Почему не приятелю-людоеду?

– Хорошо, людоеду. Людоед поджарит печень с луком. Лаборатория проведёт анализы. Людоед отметит исключительно нежный вкус с пикантной горчинкой. Лаборатория укажет состояние внутридольковой дегенерации и очаговых некрозов. В любом случае хирург не будет знаком ни со вкусом печени, ни с внутридольковой дегенерацией.

– Вы хирург?

– В данном случае, да. Я психир. Я извлёк воспоминание, фактически скопировал его и передал вам в целости и сохранности. Оба действия я совершил в законном порядке, с разрешения носителя энграммы. Что помнил Гюнтер, что пережили вы – мне это неизвестно. Что не так с этой энграммой? Вы кричали…

– Посмотрите сами.

– Я не имею права.

– Я разрешаю. Нет, я настаиваю.

– Вы в курсе, что произнесённые вами слова приравниваются к письменному разрешению? Учитывая ваше звание и положение, к приказу. Любой эксперт, которому я передам энграмму нашей беседы, подтвердит…

– Смотрите, доктор. И будьте осторожны.

Удо Йохансон окаменел. Лицо его утратило всякое выражение, взамен приобретя сходство с гипсовой посмертной маской. Глаза доктора… Пьеса, вспомнил Тиран. Древняя пьеса для театра. Там была реплика: «повернул глаза зрачками в душу». Вот что сделал Удо Йохансон. Секунда, другая, и на маске, вылепленной из мёртвого гипса, забилась синяя жилка. Она билась так, что оттягивала нижнее веко. Гюнтер Сандерсон, отметил Тиран. Когда у парня сняли энграмму о его похождениях на Шадруване, у кавалера Сандерсона точно так же дергалось левое веко. Да, точно так. Гюнтер не знал, что за ним следят, но Тиран был свидетелем всей операции от начала до конца.

– Потрясающе! – выдохнул доктор.

Ну да, вздохнул Тиран. Чёртовы менталы! То, что грозило свести меня с ума, то, что я назвал бы пыткой, приводит Йохансона в восторг. С другой стороны… Тиран вспомнил содержание подсаженной энграммы – не пережил заново, а просто вспомнил, мельком, без подробностей, как подзабытую с годами книгу – и вдруг понял, что не прочь повторить. Когда знаешь заранее, что тебя ждёт, когда ты готов, сюрреализм может превратиться в деликатес.

Я голый. Снизу. Навзничь.

Она сверху. Голая.

Скачет.

Смешно. Очень смешно. Между ногами смешней всего.

Снизу – красный. Сверху – фиолетовый…

– Супер! – глаза Удо Йохансона вернулись к обычному состоянию. – Вы понимаете, чему стали свидетелем?

– Половому акту, доктор. Вы не знакомы с этим явлением?

– Фи! Вы вульгарны, господин Бреслау.

– Зато точен. Любой эксперт, которому я передам энграмму парня, – язвительность Тирана не знала границ. Ему до смерти хотелось отомстить доктору за то, что Йохансон стал свидетелем его слабости, – подтвердит, что я прав.

Йохансон тряхнул льняными кудрями:

– Чепуха! Любой эксперт-ментал, ознакомившись с воспоминанием кавалера Сандерсона, придёт в восторг от увиденного. Чувства, Бреслау! Чувства мальчика! Зрение, слух, вкус…

– Обоняние, доктор. Осязание. Не считайте меня идиотом.

– Чувство времени. Чувство положения в пространстве. Чувство равновесия. Чувство ритма. Чувство юмора, наконец! У кавалера Сандерсона всё перепуталось! Фрикции вызывают… Извините, вызывали. Я ещё не до конца оправился от потрясения. Так вот, фрикции вызывали у него смех. Ритм влиял на вкус. Вкус оборачивался звуком. Регтайм «Конферансье»? Не знаю эту пьесу. Надо будет прослушать…

– Пу́танка! – выдохнул Тиран.

– Что?

– Он признался, что курил местную травку. На Шадруване её зовут «пу́танкой». Полагаете, трава смешивает чувства курильщика? Меняет связи раздражителя и реакции?

– Вероятно. Нет, путаница связей налицо! Я просто не готов сказать со стопроцентной уверенностью, что это – влияние наркотических веществ, содержащихся в траве…

– Доктор, вы зануда.

– А вы?

– А я – человек действия. Надеюсь, вам не надо напоминать о необходимости держать всё, происходящее здесь, в тайне? Добавлю, в государственной тайне!

Йохансон наклонился вперёд:

– Дорогой мой Бреслау! Я буду нем, как рыба. Вы можете выпотрошить меня и поджарить на оливковом масле. Главное, не лишайте меня возможности исследовать этот архичудесный феномен. Я эксперт не из последних. В любое время дня и ночи я в вашем распоряжении!

– Отлично, доктор.

Тиран встал. Колени ещё тряслись, но дрожь мало-помалу проходила. На смену ей пришла иная дрожь: озноб счастливого предчувствия, вибрация струны, исторгнувшей верную ноту. Женщины, сказал себе Тиран. Молодые женщины, опытные в соблазнении мужчин. Энергетки: брамайни, вехденка, вудуни. Каждая способна растлить статую. Для страховки – дикарка с Кемчуги. График визитов в спальню к Гюнтеру Сандерсону. Препараты, гарантирующие зачатие. Деньги решают всё: отказ от родительских прав эти ходячие инкубаторы подписали заранее. Лишь гематрийка, нищая дрянь с Элула, после каких-то головоломных расчётов ушла, не попрощавшись. Чёрт с ней, с гематрийкой. Не обязательно, что дети кавалера Сандерсона родятся антисами, не обязательно и даже крайне сомнительно. Но я должен проверить и этот вариант, сколь бы шатким он ни казался. Я начал с женщин, а следовало начинать с травы. Сегодня же отправлю курьера на Шадруван за «пу́танкой»! Пусть отдел кадров наймёт вторую партию энергетических самок: первые зачнут от некурящего Гюнтера, а следующие – от обкуренного. И сами пусть курят! Обязательство курить «пу́танку» перед спариванием юрист отдела внесёт в соглашение. Ничего нельзя упускать, любой пустяк может стать решающим…