Плата за одиночество - Бронислава Вонсович

— Но инора Эберхардт не учитывала, что в памяти все остается, — продолжил Рудольф, — и при желании маг-менталист это может вытащить.

— У квартирной хозяйки Марты было ментальное вмешательство, ты говорил, — вспомнила я.

— Да, — подтвердил он. — Слабое и едва уловимое ко времени, когда девушку начали искать. Если бы промедлили с поисками, то и не обнаружили бы ничего, там оставалась всего пара дней до полного исчезновения следов.

— Оно может и не быть связано с пропажей Марты, — заметила я.

— Может. Но эта инора — не та персона, на которую будет тратить время ментальный маг. Дама она небогатая, доход у нее есть только со сдачи комнаты. Не думаешь же ты, что менталисты ходят по рынкам и убеждают покупательниц в том, что подвонявшее мясо еще совсем свежее? Нет, я уверен, что вмешательство связано с пропажей Марты.

Его убежденность была сродни фанатизму, а вот я видела в его рассуждениях сразу несколько слабых мест, о которых тут же и сказала.

— Смотри, Рудольф. Менталист мог считать память Марты так, что она потом ничего не вспомнила бы, правильно? Зачем ему похищать или даже убивать девушку? Зачем внушать ложные воспоминания хозяйке? И как результат — зачем привлекать к себе лишнее внимание, если без этого менталист может обойтись?

— Если менталист сильный — да, — согласился Рудольф. — Но сильный менталист не будет охотиться за алхимическими рецептами. Ему и без того есть на чем зарабатывать деньги, и неплохие деньги. А вот слабый…

— Знаешь, Рудольф, я сейчас вижу одни бездоказательные предположения, — честно сказала я. — Они построены на разрозненных фактах в такое неустойчивое сооружение, что без разницы — вытащи сейчас одну детальку или вставь туда новую — все равно все рассыплется.

— Нужно же отталкиваться хоть от чего-то, — обиженно возразил он. — Считай это моей интуицией.

— И как твоя интуиция вписывает сюда убийство Сабины? — язвительно поинтересовалась я. — На ней же следы ментального воздействия отсутствовали?

— Почему?

Он удивленно на меня посмотрел, но ничего не добавил, напротив, замолчал и уставился в свою тарелку с таким мрачным видом, будто мясо там было как раз из того, завонявшегося, что впаривал на рынке маг-менталист. Очень было похоже, что сейчас он проговорился о том, чего мне знать не следовало, и очень об этом жалеет.

— Рудольф, я никому не расскажу, — сказала я. — Более того, ты мне ничего не говорил, я ничего не слышала.

Мои слова настроения ему не улучшили.

— Спасибо, — коротко ответил он. — Забыл я, что совсем не с тем разговариваю, извини.

— Значит, ты считаешь, что Сабина замешана в исчезновении Марты, а ее саму убрали, чтобы… Чтобы что? Зачем ее убрали?

— Здесь возможны варианты, — ответил Рудольф неохотно. — Возможно, она начала преступника шантажировать. Все же Аккерман была очень жадной и пыталась выжать все возможное из тех, кто ее окружал.

Против этого мне нечего было возразить. Деньги на квартиру она взяла у Петера, неизвестно, собиралась ли возвращать. С меня планировала брать двойную квартплату. Да и приметное платье сохранила лишь потому, что оно было очень дорогим. Деньги Сабина любила. Но могла ли я ее за это осуждать? Ведь два года назад она, так же как совсем недавно и я, вышла из приюта, ничего не имея, кроме той малости, что нам выдали. Разве можно на такое прожить? Даже для меня, с моими скромными запросами, первый месяц был бы очень тяжелым, не попади я в магазин иноры Эберхардт. А Сабина всегда мечтала о шикарной жизни, для нее это был мизер, не заслуживающий внимания.

— Или само ее существование мешало планам, — продолжил Рудольф.

— Но зачем убивать? Почему бы просто не подчистить память?

— Я думаю, преступник слабый менталист, — ответил он. — Подчистка памяти — работа ювелирная. Нужно одни воспоминания заменить другими, да так, чтобы они как собственные легли. Заставить инору видеть на месте посторонней девушки свою квартиросъемщицу — намного проще.

— Ты считаешь, что собирала вещи вместо Марты Сабина? — уточнила я.

— Ментальное вмешательство и платье в твоей квартире говорят в пользу этой версии, — невозмутимо ответил Рудольф.

— Но если Сабина собирала вещи Марты, тогда получается, что сама Марта была уже мертва?

— Получается, да, — коротко ответил Рудольф и опять уставился в тарелку.

А у меня совсем аппетит пропал. Если Сабина — сообщник убийцы и помогала ему прятать следы преступления, то по всему получается, что меня они собирались использовать, для этого и устраивали в магазин. Что не вышло с Мартой, то может получиться со мной. Я идеально подхожу на роль жертвы на их алтарь призрачной возможности обогатиться. Не получилось бы у меня считать память как нужно — ничего страшного, найдется другая дурочка, а эту даже искать никто не будет. Я не была для Сабины близкой подругой, да и не близкой — тоже, но это ее не оправдывало. Наверное, мне не дано понять людей, способных убить ради денег, отнять чужую жизнь ради кучки бездушного металла, пусть и очень большой кучки. А уж если учесть, что все это планировалось по отношению ко мне…

— Меня они хотели… как Марту? — пересохшими губами спросила я.

— Думаю, да, — неохотно ответил Рудольф. — Поначалу уж точно. Но это всего лишь предположения, основанные на особенностях характера Аккерман. А ведь за ней кто-то стоял, и мы пока не знаем кто. Очень уж скрытной была эта инорита, а желающих заполучить рецепты иноры Эберхардт более чем достаточно. Мы привлекали некроманта, и не одного, но допросить дух не получилось. Что касается Марты — там не удалось его даже вызвать, хотя подтвердилось, что девушки нет в живых.

Богиня, да здесь попросту не поймешь, с какой стороны на тебя покушаться будут! Но уж обезопасить себя я постараюсь!

— Я уволюсь, завтра же уволюсь, — испуганно сказала я.

— Боюсь, в твоей ситуации это не поможет, — ответил Рудольф.

— Почему?

— Потому что ты — это ты, — очень понятно сказал он. — Тот самый не учтенный преступником фактор.

— И что во мне такого неучтенного? — недовольно спросила я.

— Чтобы быть уверенным, нужно провести исследование по точному определению твоего родства. Строить предположения — это одно, а иметь четкие доказательства — совсем другое.

— Ты считаешь, что я в родстве с преступником?

— Что? — Он удивленно на меня посмотрел. — Из чего ты сделала такие выводы?

— Из твоих слов, — ответила я. — Поскольку я знаю, кто моя мать, и она мне совсем не нравится. Дом у нее тоже подозрительно нежилой. А значит, она совсем не обычная покупательница, а преступница.

Я гордо посмотрела, на Рудольфа, он выглядел несколько озадаченным. Наверное, не ожидал от меня такой догадливости.

— Постой, ты считаешь, что твоя мать — одна из покупательниц иноры Эберхардт? — недоуменно уточнил он.