Дверь на двушку - Дмитрий Емец

– Ты не в курсе, где ее искать? – деловито спросил он.

– Нет, – покачала головой Рина. – Даже номера такси не запомнила.

– Я знаю, кто точно знает. Белдо, – сказал Рузя. – И он мне все скажет! Я из него вытрясу всю правду!

Рузя встал, закинул рюкзак за спину и решительно вышел из кафетерия. Дракончик высунул наружу морду и выдохнул струйку пара. Человек, соливший свой язык, на миг оцепенел, а затем понимающе кивнул и опять подлил себе чего-то в чай.

«Ой, мама! Рузя будет разбираться с Белдо! – мысленно простонала Рина. – Что я наделала, зачем болтала?! Может, и мне надо было язык себе посолить?»

Она вернулась в ШНыр и отдала нерпь Еве. Та взяла ее и держала в руке, не очень понимая, что делать с ней дальше.

– Очень надеюсь, что хозяйка вскоре ее заберет, но пока она твоя! Держи и шныруйся… И вот что… когда кипишь – к русалке не прикасайся. А то мало ли… – сказала Рина, а про себя подумала: «Ну не странно ли, что первой из новых шныров нерпь получила Ева, которой, если честно, и вилку в столовой доверять опасно?»

Пасмурным утром из подъезда обычного панельного дома на окраине подмосковных Мытищ вышел высокий бледный человек. Он стоял и разглядывал безликий микроавтобус с рекламой строительной фирмы. Автобус этот подогнали только что, и ключи от него вручили Лиане.

– Ныряйте скорее, Альберт Федорович, пока вас никто не увидел! – поторопила Лиана.

Долбушин обозрел полупустой двор:

– К чему спешить? Или ты думаешь, что лучший способ остаться незамеченным в местах скопления людей – это перекатываться, прятаться за машинами, столбами, колоннами и ползти по-пластунски?

Лиана открыла боковую дверь фургона, пропуская внутрь Триша с куклой на руке, Ерша в бусах из связанных между собой носков и Короля Мусора. Последнего пришлось фактически заталкивать, поскольку он увидел вдали мусорник и рванул к нему, издавая утробные звуки.

Морщась от боли, возникающей при каждом резком движении, Долбушин забрался в машину. Чувствовал он себя скверно. Вроде бы выжил, бронежилет спас от выстрела, но когда Триш с Ершом его тащили, в одну из ссадин Долбушина попала слизь рогрика, и эта слизь разъедала и убивала его.

Доктора, которых приглашала к нему Лиана, противоречили друг к другу. В глазах же их умный Долбушин читал, что доктора сами ничего не знают и находятся в полном замешательстве. Долбушин не страдал от какой-то конкретной болезни – просто жизнь уходила из него по капле. Он стал слаб как ребенок. Бывали случаи, когда он видел, что ему надо пройти всего два или три шага, и… не вставал со стула – таким это казалось ему немыслимым, ненужным усилием.

Одна Лиана ничего не замечала – или притворялась, что не замечает. Она даже стала бодрее обычного, словно надеялась часть своей бодрости передать Долбушину. Она села на водительское место и с обычной хлопотливостью принялась придвигать сиденье.

– Интересно, как тут расположены педальки? Как везде? – спросила она.

– Кто выдавал тебе права?

– Не помню. А, помню! Красивый такой генерал… Я плохо разбираюсь в званиях. Совсем молоденький парень ведь может быть генералом? А это что за третья педалька? Здесь же коробка-автомат!

– Это ножной ручной тормоз, – сказал Долбушин, взглянув.

– Правда?! Вот прямо так?! Ножной ручной тормоз? Звучит очень филологично. Ладно, я могу не тормозить! Я буду бибикать и размахивать руками. Обычно этого от женщин и ждут.

Долбушин внимательно посмотрел на нее.

– Лиана! – сказал он, поддаваясь ее настроению и веселея. – Ты задираешься! К чему весь этот цирк?

– Я хочу быть беззащитной! Чтобы вы меня пожалели! – упрямо сказала Лиана.

– Я тебе жалею!

– Да уж! Я уже это почувствовала, когда вы обозвали бедную ножную педальку ручным тормозом! Итак, куда мы едем?

– Развязка возле Наумово, где асфальтовая дорога уходит на Копытово. Там с нами встретится Белдо.

Лиана так возмутилась, что не смогла пристегнуть ремень:

– Вы верите этой старой лисе?! А если он вас выманивает по приказу Гая?

– Дионисий и так нашел бы меня, если бы захотел. В его форте есть телепаты. И если до сих пор не выдал – значит, не видит в этом смысла. Думаю, стоит с ним встретиться и послушать, что он скажет.

Лиана наконец завела машину.

– У вас больше нет зонта! Болтается где-то в Межмирье, если его не затянуло в болото, – напомнила она.

Глава форта взглянул на свои пустые руки.

– Это непривычно, – признал он. – С другой стороны, с зонтом я чувствовал себя хранителем косы смерти.

Лиана выехала со двора и встроилась в поток:

– Так думаете, Белдо не предаст?

Долбушин молча разглядывал соседние машины. Автобус у них был высокий. Разноцветные крыши легковушек, расположенные ниже линии его взгляда, казались неподвижными, а город, напротив, куда-то ползущим.

«Земля движется вокруг Солнца и одновременно вращается вокруг своей оси. Но и Солнце не стоит на месте, а движется вокруг центра Галактики. Даже если предмет кажется абсолютно неподвижным – он все равно куда-то несется. Кто сказал, что едут машины, а дома стоят? Может, по отношению к вечному движению все наоборот: мы стоим, а город едет», – подумал Долбушин.

– Я ставлю себя на место Белдо! – сказал он. – Как человек судит о другом человеке, если очень упростить? Другой человек – или источник беспокойства, или источник радости. Беспокойство может быть большое или маленькое, радость тоже большая или маленькая. Но все сводится к тому же самому: друг ты мне или враг. Дашь ты мне косточку или укусишь. Если кусаешься – от такого общения убегают. Если даешь косточку – к такому общению стремятся. Вот и все!

Лиана хлопнула ладонью по гудку, объясняя какому-то лихачу, что не надо перестраиваться у нее перед носом.

– Вы изменились, Альберт Федорович! – сказа- ла она.

Долбушин поморщился и замолчал. Лиана пыталась расшевелить его, но он не реагировал. Не то чтобы специально ее игнорировал, но нырнул в себя и вообще позабыл, что есть на свете такая Лиана. Лиану – женщину красивую и яркую – такой расклад не устраивал. Она злилась, но злилась по-своему, то есть становилась еще более острой, блестящей и остроумной. Но Долбушин все так же смотрел вперед, интересуясь только пунктирным мельканием дорожной разметки. Лиана от этого выходила из себя еще больше, и ее язычок делался таким острым, что подрезал бы и крылья пролетающей пчеле.