Маленький свободный народец - Терри Пратчетт

Прежде чем что-то начнется, начинается что-то ещё.

Летний ливень, похоже, не знал, что он летний, и рушился на землю с яростью зимней бури.

Констатанция Тик сидела возле полуразрушенной изгороди, дававшей ей сомнительное укрытие от непогоды, и исследовала Вселенную. На дождь она не обращала внимания. Ведьмы сохнут быстро.

Исследование Вселенной производилось при помощи двух палочек, связанных между собой тонкой бечёвкой, камешка с дыркой посередине, яйца, чулка Констатанции Тик (тоже дырявого), булавки, клочка бумаги и крошечного огрызка карандаша. В отличие от волшебников ведьмы умеют обходиться малым.

Констатанция Тик соорудила из упомянутых предметов, затейливо связав и перепутав их, некое… приспособление. Когда она осторожно коснулась его, вещицы странным образом задвигались. Карандаш прошёл сквозь яйцо, не повредив его и не оставив следа.

— Да, — негромко сказала Констатанция. Дождевая вода потоками хлестала с полей её шляпы. — Так и есть. Границы мира колеблются. Очень тревожный знак. Возможно, иной мир пытается проникнуть сюда. Такое добром не кончится. Я должна быть там. Но… мой левый локоть говорит, в тех краях уже есть ведьма.

— Ну, так значит, она со всем и разберётся, — раздался тоненький голосок. Он доносился откуда-то из-под ног ведьмы, а обладатель его до поры останется загадкой.

— Нет, — возразила Констатанция. — В той стороне — Меловые холмы. Мел, известняк — он немногим лучше глины. А чтобы вырастить хорошую ведьму, нужна надёжная опора, хорошая, крепкая скала. — Она покачала головой, и с полей шляпы хлынули новые водопады. — Но мои локти ещё никогда не обманывали меня[1].

— Что толку гадать? Давай отправимся туда и посмотрим, — предложил голос. — Всё равно ведь здесь у нас дела не очень-то ладятся.

Это была правда. На равнинах ведьмам приходилось несладко. Констатанция Тик зарабатывала тут жалкие гроши, помогая местным жителям исцелиться от мелких недугов и предсказывая, что кому не суждено[2]. Ночевать ей чаще всего приходилось в сараях. Дважды её бросали в омут.

— Но если там есть ведьма, я не имею права вмешиваться, это её земля, — сказала Констатанция. — Впрочем… ведьмы ведь не возникают на пустом месте. Ну-ка, посмотрим…

Достав из кармана надколотое блюдце, она наклонила голову, чтобы наполнить его дождевой водой с полей шляпы. Затем извлекла из другого кармана бутылочку чернил и аккуратно добавила в блюдце ровно столько тёмной жидкости, сколько требовалось, чтобы вода почернела. Прикрыв блюдце сложенными чашечкой ладонями, чтобы не попадали капли дождя, ведьма прислушалась к тому, что говорили её глаза.

Тиффани Болен лежала на берегу реки и, свесившись к воде, щекотала форель. Ей нравилось, как смеются форели. Когда они хихикают, у них изо рта вылетают пузырьки.

Чуть в стороне, там, где начиналось что-то вроде небольшого галечного пляжа, её брат Винворт играл с липовым прутиком и наверняка сам быстро становился липким.

Винворт всегда делался липким, с чем бы он ни возился. Можно было вымыть его, оставить посреди идеально чистой комнаты и не сомневаться, что через пять минут этот ребёнок будет липким снова. Не то чтобы он пачкался. Просто становился липким. Но присматривать за ним было совсем нетрудно, главное — не позволять ему есть лягушек.

Тиффани щекотала форель и думала о нескольких вещах сразу. Например, о собственном имени. Ей было девять лет, и в последнее время ей стало казаться, что с таким именем, как Тиффани, ей придётся нелегко в жизни*[3]. Кроме того, как раз на прошлой неделе она решила стать ведьмой, а что это за ведьма, которую зовут Тиффани? Куры засмеют.

В то же время другая, значительно большая часть Тиффани была поглощена размышлениями о том, что такое «шушуканье». О таких вещах люди нечасто задумываются. Тиффани щекотала форель под нижней губой, а сама всё крутила в голове это загадочное «шушуканье».

Шушукать… Шу-шу-шу… В бабушкином словаре говорилось: «Шушукаться — говорить очень тихо, шёпотом». Тиффани нравилось это «шу-шу-шу», нравился его привкус. Стоит покатать его на языке, и представляются загадочные люди в чёрных балахонах, обсуждающие свои секреты за закрытыми дверями. «Шу-шу-шу, шу-шу-шу, шу-шу-шу…»

Словарь она прочла от корки до корки. Никто ведь не говорил, что нельзя.

Тут она заметила, что счастливая форель куда-то уплыла. Зато река принесла кое-что другое. И оно плыло по воде всего в нескольких дюймах[4]от лица Тиффани.

Это была круглая корзинка размером не больше половинки кокоса, выстланная изнутри чем-то таким, что не пропускало воду. В корзинке стоял крошечный человечек, ростом дюймов шесть. Его ярко-рыжую всклокоченную шевелюру украшали несколько бусин, перьев и лоскутков. Борода, такая же рыжая, выглядела не лучше шевелюры. Человечек был весь покрыт синими татуировками, за исключением, может быть, того немногого, что скрывалось под маленьким килтом. И этот человечек грозил Тиффани кулаком и вопил:

— Раскудрыть! А ну брыкс, ты, глуха-тупа мал-малюха! Берегайсь зелён-бошки!

С этими словами он потянул за верёвку, свешивавшуюся через край корзинки в воду, на поверхность вынырнул второй маленький человечек и стал жадно глотать воздух.

— Потом порыбаришь! — крикнул первый. — Зелён-бошка плюхе прям сюды!

— Раскудрыть! — завопил ныряльщик. — Драпс-драпс!

Он схватил крохотное весло и принялся проворно грести им. Корзинка устремилась прочь.

— Простите! — окликнула Тиффани. — Вы — эльфы?

Ответа не последовало. Маленькая круглая лодка скрылась в камышах.

«Наверное, это значит нет», — подумала Тиффани.

И вдруг, к её ужасу и восторгу, мир наполнило «шу-шу-шу». Ветра не было, но осины на берегу задрожали и зашелестели. И камыш тоже. Ветви и стебли не согнулись, зато сделались расплывчатыми, будто от мелкой и быстрой дрожи. Всё вокруг потеряло ясность очертаний, как если бы кто-то взял и принялся трясти мир. Воздух шипел, как газировка. Шёпот за закрытыми дверями…