Колодец старого волхва - Елизавета Дворецкая

В землянке волхва она застала много народу. Живуля у печки готовила для Галчени отвар из ягод боярышника, помогающий от головокружения, Обережа подсказывал ей слова заговора, которым обязательно сопровождалось приготовление лекарства и в котором заключалась половина всей его силы. Здесь же сидели Радча, пришедший проведать Галченю, и Зайка, по обыкновению увязавшаяся за ним. Радча единственный из трех старших сыновей Добычи иногда вспоминал, что Галченя брат ему, а не просто холоп.

— Ой и напутал ты нас, брате! — негромко, с чуть насмешливой лаской говорил Радча, сидя на чурбачке рядом с лавкой, на которой лежал Галченя. — Батя света невзвидел с досады, уж хотел слать на торг киевский тебя закликать как беглого, а тут Чернава говорит — побили, чуть жив. Жаль мне тебя. Ты хоть волосом черен, а перед гончарами чист, как белый голубь. Да твоя беда, что ты им в дурной час под руку попался. Печенеги-то далеко, а старшие братья высоко — только до тебя и дотянулись. Да ничего, ты парень крепкий, поправишься. Попадись я вместо тебя, так не на лавке бы, а в санях теперь лежал, ей-Велесу!

Зайка фыркнула, зажала рот кулаком, но все-таки рассмеялась. За свою недолгую жизнь она успела повидать совсем немного смертей и не знала, что покойника везут к могиле на санях даже летом.

Галченя улыбался Радче, пробуя чуть-чуть приподнять голову. Он никогда не таил зла на старших братьев за то, что они родились от свободной матери и во всем стояли выше его, и был от души благодарен Радче за сочувствие и за то, что он называет его братом.

— А батя-то, помысли, велел на дворе свой колодец копать, — рассказывал Радча. — Эдак, говорит, повадятся бесчинствовать. Нечего, говорит, по посаду ходить, будет своя вода, завсегда удобнее. Уже и за колодезниками послал.

— Это где же он думает копать? — удивился Обережа, хорошо знавший, как глубоко запрятана в белгородском холме вода. — У себя на дворе?

— На дворе против кузни. Да мне мнится, за напрасное беспокойство батя взялся. Тут можно и десять саженей прокопать, а до воды не добраться. Ты бы, волхве, подсказал ему, где искать.

— Попросит — подскажу, — согласился Обережа. — А коли сам умный, пусть после на себя и пеняет за пустой труд. Слово мудрое — золото, на ветер пускать не годится.

Тут и прибежала Медвянка со своей новостью.

— Ой, людие добрые, ушеса раскройте да слушайте! — закричала она, торопливо прыгая по ступенькам вниз. — Галченя не холоп боле, и Чернава тоже! Оба свободны, Добыча сам сказал, да при послухах, при тысяцком, теперь уж не откажется!

— Вот так да! — Радча от удивления поднялся с места. Он-то хорошо знал, как неохотно его отец расстается со своим добром. — Или за Чернаву родичи из степей выкуп прислали богатый, что двадцать лет копили? Сон тебе видится!

— Сам проснись! Слушать надо, что на свете деется, а не дремать под лавкой! Побитым холопом он бы гривну стоил, а свободным — по три, да с каждого обидчика! Тысяцкий так рассудил, и уже в гончарный конец Явора послал за. ответчиками.

Стоявшая у печки Живуля выронила ложку.

— Три гривны с каждого! — обмирая, прошептала она. — Громча — три, да Сполох — три… Батя в год столько за горшки не берет…

Растерянность ее было легко понять: шесть гривен для простого гончара были огромными деньгами.

— Ну, брате родной, живи теперь сто лет! — опомнившись от удивления, Радча обрадовался за Галченю и пожал его лежащую на шкуре руку. — Свободному чего не жить! А гонец из Киева не воротился? — спросил он у Медвянки. — Ты у тысяцкого была — не слыхала?

— Воротился.

Медвянка села на ступеньку, гордясь своей осведомленностью, и принялась рассказывать:

— Киевляне нам, белгородцам, кланяются и говорят: коли и правда придут печенеги, то они бы всем сердцем рады помочь, да у них и у самих дружины не густо, вся с князем ушла. А малую дружину послать — только воев погубить напрасно и нам не помочь. Коли придет орда, то весточку они князю вдогон пошлют, а покуда он не воротится, братие-белгородцы, радейте сами о себе!

— Мы их, стало быть, будем от степи оборонять, а они нам только кланяться! — насмешливо сказал Радча.

— А чего и ждать? — ответил ему Обережа. — Коли обложат печенеги Киев, мы им без дружины тоже ничем не поможем. Одни боги всем помогут…

Медвянка убежала. Зайка тоже соскучилась в темной полуземлянке волхва и тянула Радчу погулять. Простившись с волхвом и Галченеи, они вышли на улицу, дошли до башни и поднялись на забороло.

Работы уже были закончены, по стене Прохаживались дозорные, поглядывая по сторонам и особенно — на юго-восток, откуда надо было ждать беды. У каждой скважки стояли вооруженные гриди, внутри городских стен, на улицах, везде виднелись шалаши и повозки беженцев, ветер доносил запах дыма от костерков, на которых они варили свою убогую похлебку. За стеной раскинулись полоски пустых огородов, а дальше — буйно разросшиеся травы бьются волнами по ветру, словно рыдают. И откуда-то издалека ползет невидимая угроза, тяжелой тучей нависает над головой. Словно злобные духи степняков, за все века убитых в этих просторах, слетаются темной ратью к городу и готовятся праздновать гибель русской крепости, отвоевавшей у кочевников эту землю.

Зайка и здесь пыталась прыгать, но держалась за руку Радчи. Она часто бывала на забороле и привыкла к высоте, но все же робела — уж очень маленькой она казалась себе, видя такие огромные просторы.

— А где теперь наш князь? — приставала она. — Он уже до чуди дошел? Или нет? А после чуди что?

— А ничего, — вяло отозвался Радча. На сердце у него было сумрачно, разговаривать не хотелось. — Край света там.

— А князь знает, что там край света? А вдруг не знает? Вот разгонится, доскачет до края, да и бух вниз — да вместе с конем! И летит, летит… Ой смотри, смотри! — вдруг вскрикнула Зайка и всей тяжестью повисла у Радчи на руке.

В голосе девочки был нешуточный испуг, и Радча вскинул голову. Вдалеке разгорался язычок пламени. Издалека он казался маленьким, но все знали что это горит огромный костер, разложенный на дозорной башне крепости Витичев, стоящей ниже по Днепру, над бродом. На башне Витичева зажгли огонь — это означало, что к витичевскому броду подошли печенеги.

Какие-то мгновения Радча и Зайка молча смотрели на огонек вдали, и оба понимали, что это значит. Зайка закусила губу — от испуга и сознания важности происходящего ей не хотелось болтать, она вдруг почувствовала себя взрослой и серьезной. Радча прижал ее голову к своему боку, словно хотел защитить от далекой еще опасности. Зайка обхватила его руками и зарылась лицом в его рубаху.

На забороле, внизу, в городе, почти разом поднялся гомон, оттуда неслись женские причитания, скрип колес последних въезжающих в Белгород повозок, крики у ворот, грохот окованных железом воротных створок. Учащенно дыша, Радча не сводил глаз с мигающего вдалеке красного глазка и думал одно: вот он, Змей Горыныч. Он идет, уже видно пламя, полыхающее в его жадной пасти. Орду давно ждали, но только сейчас, увидев огонь, знаменовавший ее настоящее появление, Радча понял: до сих пор он все-таки надеялся, что этого не случится, что тревоги окажутся напрасны. Но судьба не помиловала город-щит — Змей Горыныч появился грозным черным облаком из степных далей и полз прямо на него.