Колодец старого волхва - Елизавета Дворецкая

И у каждого в сердце вспыхнула жгучим огоньком постоянно тлевшая тревога — не несут ли эти беглецы весть о подступающей орде? Хотя их пожитки были старательно увязаны и уложены, что говорило о бегстве не поспешном, белгородцы ждали эту весть, готовы были услышать ее от любого гостя, входящего в городские ворота. Все бросили еду и разговоры, многие поднялись со своих мест и поспешили навстречу беглецам'.

— Из веси мы, — отвечал на многочисленные вопросы шедший впереди всех высокий худой старик с жидкой полуседой бородкой. — Приютите, не оставьте печенегам на разоренье!

— Видали печенегов?!

— Покуда не видали, сохрани Перуне и Велесе, да и повидать не хочется!

— Поезжайте в Ратный конец! — посоветовали ему. — За воротами спросите, люди укажут. Тиун там, он вас на постой определит, с ним и разочтетесь!

Белгородцы повеселели, убедившись, что этих людей сорвали с места только слухи о близкой беде, но еще не сама беда. Работники вернулись к своим припасам и беседам — все о том же, — а довольный старик повел своих родовичей в ворота. Жителям плетеных из лозняка хаток Белгород казался неприступным, как сам Перунов Ирий, и, благополучно добравшись сюда, они считали себя спасенными.

— Вся округа сбегается! — сказал Радча, провожая их глазами. — Видела, лошади еле ноги переставляют, — издалека!

— Где же они все поместятся?

— Да у нас не тесно. На то и городили такие стены, чтобы внутри всю округу схоронить можно было… Да как бы дождь не зачался…

Зайка вслед за ним снова посмотрела на небо. Темная туча придвинулась ближе, очертания ее изменились, она вытянулась, спереди обозначился выступ, похожий на голову с широко раскрытой пастью. Зайка содрогнулась — так похожа была эта туча на того самого змея, которого все ждали с такой тревогой.

— А ну подымайся! Быстрее, пока не полило! Шевелись! — покрикивали вокруг городники и торопливо гнали работников на тот участок стены, где оставалась не закрытая дерном свежая подсыпка — ее нужно было укрепить и прикрыть, пока потоки дождя не размыли ее и не погубили дневную работу.

— А ну беги домой! — Радча резко вскочил и за руку поднял с травы Зайку. — Вымокнешь, мать забранится!

— А ты как же?

Перекрывая их голоса, по небу раскатился первый, далекий еще, удар грома. Перун проснулся; бог-повелитель грома и дождя снова шел в земной мир. Его весеннее пробуждение всегда встречали ликованием, приветствовали дождь, лучший дар Отца-Неба Матери-Земле, обещание урожая и благополучия. Но теперь все было иначе: в весеннем громе белгородцы слышали грозное предупреждение Бога-Воителя, звон тревожного била — идет беда! Поднимая лица к небу, белгородцы пониже нахлобучивали шапки, кто крестился, кто шарил на поясе громовую кремневую стрелку или огниво — Перунов оберег. И каждый шептал молитву к Небесному Воину, прося его отвратить беду, укрыть своим щитом город на краю печенежской степи.

А гроза надвигалась: тянуло холодом, потемнело, словно земной мир прикрыли чугунной крышкой; степная трава тревожно билась на ветру, будто рыдая. Напуганная Зайка поспешно кое-как собрала горшочки и скатерть в лукошко и побежала в город, спеша укрыться от близкого дождя. У ворот она обернулась: черный змей простирал свои крылья почти над самым Белгородом, под небом раскатывался его грозный рык, быстрыми всполохами сверкало жгучее пламя в его жадной пасти.

* * *

Дождь скоро прошел, ветер унес тучи дальше на север так же быстро, как и принес. Белгородцы постепенно потянулись по домам: работа на валу была окончена, теперь только плотничьи дружины укрепляли бревенчатые заборола.

У колодца на углу двух улочек Окольного города собрался народ. Колодец всегда был местом, где можно на людей посмотреть и себя показать, услышать новости и толком обсудить их. А в ожидании набега поговорить было о чем, и всякий ходок по воду не скоро возвращался обратно.

— Что-то ты, Громча, отощал! — насмешливо говорила старшему сыну Меженя одна из девушек, зеленоглазая рыжая Егоза. После многодневной тяжелой работы на валу Громча был вял и хмур.

— Отощаешь с такой жизни, — с сонной угрюмостью ответил он и сплюнул в прибитую дождем пыль. — Иные-то только на всполох на вал пожаловали, а мы-то с самого почину там спину гнули.

— Гляди, ведро не донесешь! Не пособить ли? — со снисходительной насмешкой бросила ему Калина, дочь Шумилы, — рослая, краснощекая, боевая девица. Она без труда носила на коромысле два ведра вдвое больше обычных, и кузнецы шутили, что она порою заменяет отцу захворавшего молотобойца. На валу она работала наравне с отцом и его подручниками и даже усерднее их, поскольку боги наградили ее не только мужской силой, но и женской выносливостью. Все парни побаивались ее, и даже в нынешнем озлоблении Громча только кольнул Калину угрюмым взглядом и отвернулся.

— Ведро-то донесу… — пробормотал он.

— И еще при случае коромыслом по горбу кому надобно съездим! — подхватил Сполох, тоже уставший, но все же бывший повеселее брата.

— Вот уж верно… — Громча хмуро оглянулся в сторону кузнечного конца, где располагались и мастерские замочников. Помня, что первым работником на вал он был послан за драку, Громча считал замочников виноватыми в своей тяжелой доле.

— Иные-то холопов да челядь слали спину гнуть, а у нас чужих рук нету, свои только! — понимая брата, досказал за него Сполох.

— Да уж, не ко времени вы с замочниками повздорили! — посмеивались парни у колодезного ворота, вдвоем вращая большое колесо.

— Да ничего! — сказала одна из женщин у колодца, с северянским ожерельем из бронзовых бубенчиков на шее. — Скоро подойдут вам супротивнички. Будет куда вашу удаль девать.

Все умолкли на миг, вспомнив, ради чего столько дней гнули спину на крепостном валу.

— Вон, один черный ворон уж бредет, — сказал кто-то.

Со стороны детинца шли с ведрами два парня — Галченя и Мышан, другой Добычин холоп. Увидев Галченю, Живуля радостно подалась вперед, но замерла, словно оступилась, остановленная сурово-предостерегающим окриком старшего брата. Галченя и Мышан подошли и пристроились в конец очереди к колодцу, поставили на землю деревянные ведра, окованные железными обручами. Конечно, и Галчене пришлось немало потрудиться на валу — уж его-то не оставили сидеть дома, когда даже любимый хозяйский сын приневолен был возить землю. Только теперь Радча отправился домой отдыхать на мягкой перине, а Галченя снова принялся за обычную работу. Добыча досадовал, что все эти дни его кузни стояли пусты, и теперь гнал своих кузнецов и подручников наверстывать упущенное.

— И чего ходят, в детинце им, что ли, воды мало? — процедил сквозь зубы Громча, глядя в сторону. Обыкновенно он не отличался задиристостью, но земляной вал измотал и раздосадовал его, он был зол на весь свет. Галченя был виноват только в том, что входил в семейство Добычи, но Громче и этого было достаточно.

— Так ихний хозяин с Обережей не в ладу, вот и не берут у него воду, на улицу ходят, — сказал кто-то из парней.