Добро пожаловать в реальный мир - Кэрол Мэттьюс

Пока Эван обозревал открывшийся вид, Руперт занимался тем, что извлекал из лимузина их многочисленный багаж. Эрин заранее организовала их пребывание в Кардиффе, забронировав апартаменты в пентхаусе одного из жилых зданий, возвышающихся над портовым кварталом. Слегка солоноватый запах моря смешивался здесь с ароматом кофе, струящимся из множества кафешек и баров, что буквально усеяли район бухты.

Итак, приехал он сюда, чтобы исполнять главную партию в «Травиате» в паре с блистательной Ланой Розиной. И Эван до сих пор так и не удосужился ей позвонить, о чем Руперт сердито бурчал ему всю дорогу от Лондона.

На сегодня в планах еще значилась целая серия интервью для СМИ, а также неофициальная задушевная беседа на местной радиостанции Би-би-си. На завтра была намечена генеральная репетиция, после чего ожидался еще один сумасшедший день с прессой. Саму оперу должны были дать лишь через пару дней, чтобы голосовым связкам исполнителей выпала хоть небольшая передышка. Эван был вполне готов к тому, что, увидев его после столь долгого перерыва, Лана меньше всего на свете захочет поберечь голос. Эта женщина способна была переговорить всю Британию – да и Италию вкупе. Кто бы сомневался, что ей очень много чего хочется сказать Эвану – причем ему, разумеется, не получится даже вставить слово. Они не виделись и вообще не разговаривали с Ланой аж с последних репетиций «Травиаты». Где же довелось ей с тех пор побывать? Он едва мог припомнить, что она говорила ему на этот счет. Может, в Сан-Франциско? Или в Риме? Или же она выступала в нью-йоркском «Мете»?[41] Страны и города вообще в последнее время все больше путались у него в голове, к тому же в случае с Ланой – по крайней мере, у Эвана – в разлуке сердце сильней любить не стало.

Эван решил, что, разобрав багаж, отправится на пробежку с Джейкобом, который, как и прочие, сопровождал его в поездке. Дело в том, что по прибытии сюда Эван внезапно обнаружил, что давние воспоминания сделались намного острее и напряженнее, и теперь ему требовалось хорошенько, как говорится, «поутюжить мостовые» в надежде задвинуть эти воспоминания в безопасное место. Хотя чем старше он становился, тем это представлялось все сложнее. Разве не противоречило это естественному ходу вещей? Разве с возрастом воспоминания не должны растрачивать былые блеск и яркость, оставаясь в сознании тонкими и призрачными, точно паутина? Для Эвана же, напротив, образы прошлого были слишком ясными и отчетливыми – и чересчур болезненными. Возможно, именно поэтому они и преследовали его так долго. Последний раз, еще до подготовки к «Травиате», он приезжал в Кардифф несколько лет назад – и никто, кроме него, потом не мог понять, почему же так долго и старательно Эван избегал появляться здесь снова.

В сердцах Эван пнул ботинком недавно выложенную плитку под ногами.

Дьярмуид тоже, как всегда, прибыл вместе с ним и теперь, негромко насвистывая, споро выгружал из машины свою переносную дорожную кухню. Единственный человек, которого не хватало в окружении Эвана, – это Ферн. Красивой, немного взбалмошной – и настолько разочаровавшей его Ферн. Он так не позвонил ей – и теперь решил, что не станет этого делать. Эван уже даже занес пальцы над кнопками сотового, однако не смог заставить себя их нажать. У него и без того дел по горло, чтобы усложнять себе жизнь завязыванием каких-то отношений.

Так он, собственно, и всегда предельно занят. Каков шанс, что у него вообще когда-либо найдется время на поиски будущей жены? Увы, за успех надо платить. И чтобы огромные залы до отказа набивались зрителями, приходится идти на определенные жертвы – видит бог, он это знает как никто другой! Те немногие женщины, что встречались на его пути, совершенно не способны были это оценить. С чего бы на этот раз все было иначе? Ферн вообще существовала за пределами его мира. Как он мог ожидать, что она сумеет понять, чем он живет, чем дышит? Ферн оказалась совершенно несведуща в оперном искусстве – ну полный ноль! – хотя при знакомстве с оперой и выказала живую неподдельную радость. Абсолютно ничего она не знала и о самом Эване. Так что все, пожалуй, сложилось именно так, как и должно было сложиться.

– Эван, – раздался сбоку голос Руперта, – давай-ка зайдем внутрь. Надо кое-что с тобой обсудить.

– Иди, я сейчас приду, – кивнул в ответ Эван своему агенту, менеджеру, своему единственному в мире другу.

– Смотри горло не застуди, – бросил через плечо Руперт и направился ко входу.

Эван еще раз окинул взглядом район бухты. Он постоянно пребывал в окружении людей – и все же в последние месяцы так часто чувствовал себя оторванным от мира. Что с ним такое творится? Неужели эта скорлупа, которую он с таким старанием создавал вокруг себя, все ж таки дала трещину? Конечно, состояла она из довольно хрупкой субстанции, скрепленной страданием и болью, и то, что она не сможет защищать его вечно, пожалуй, было изначально предсказуемо.

И почему до сих пор ощущение прикосновений Ферн, ее руки, обхватившие Эвана за шею, ее слезы радости, пролитые за него, снова и снова возникали на задворках его сознания, терзая его душу? Может быть, потому, что в те минуты Эвану показалось: настолько искренних переживаний он не наблюдал уже так давно, что затруднялся даже вспомнить. Как оказалось, он ошибся.

От ветра пощипывало веки, вызывая слезы на глаза. В студеном воздухе носились вечно жалующиеся на что-то чайки, и их надрывные крики болью отзывались в сердце Эвана. У него было все, что только можно получить за деньги, – так почему же так часто он ощущал пустоту внутри? Как такое могло быть, что, несмотря на миллионы поклонников по всему свету, он оставался вечно одинок?

На первоначальные прослушивания по всей стране, помнится, выстроились в очереди более пятидесяти тысяч «талантов», теперь же число искателей славы сократилось до пятидесяти. Если мне не изменяют мои знания математики, это означает, что в финал прошла лишь одна десятая процента. Пугающе малый шанс – который мне каким-то образом удалось урвать. Но когда приходится бороться за свое место с другими сорока девятью не менее одаренными индивидами, кажется, что число конкурентов неимоверно высоко. Между нами царит тяжелая атмосфера совершенно осязаемого нервного напряжения, периодически взрываемая чьим-то резким истерическим смехом.

Нас всех запихнули в конференц-зал отеля «Савой» на Стрэнде[42]. Ни разу в жизни я не бывала в столь роскошных стенах! В подобном местечке впору было бы останавливаться Эвану Дейвиду, не страдай он такой невротической боязнью в отношении микробов. Думаю, что я совсем уже оправилась, поскольку вспомнила о нем за сегодня всего лишь в двадцать седьмой раз. Впрочем, сейчас еще только десять утра – еще куча времени, чтобы вконец известись мыслями.

На сей раз наше ожидание организовано немного более цивильно: нас угостили чаем и шоколадным печеньем – хотя чай подали в хлипких пластиковых стаканчиках, а не в костяном фарфоре, которым, думаю, здесь обыкновенно пользуются. Впрочем, я ничуть не жалуюсь. Даже не представляете, как я счастлива, что смогла так далеко пойти!