На фронтах Первой мировой - Сергей Куличкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Германское командование развернуло поистине кипучую деятельность, основанную на немецкой организованности и дисциплине. Фалькенгайн в своей книге впоследствии писал: «Для прорыва были назначены особенно испытанные части. Они были обильно снабжены, насколько это было тогда возможно, артиллерией, даже самой тяжелой, которая до того момента едва ли применялась в полевом бою, снарядами и минометными частями. В части были назначены многочисленные офицеры, точно усвоившие на Западном фронте наиболее яркие из новых приемов войны». В кратчайший срок формировалась группировка из самых закаленных в боях войск, составивших костяк новой 11-й армии под командованием лучшего боевого генерала Макензена, и начальнике штаба полковнике Секте. Кстати, будущий командующий рейхсвера Германии в 20—30-е годы. Основу армии составили снятые с Западного фронта лучшие германские корпуса – 41-й, 10-й, Сводный и Гвардейский. В 11-ю армию вошел и один австрийский корпус – 6-й, точнее венгерский, так как состоял он из 12-й и 39-й гонведских пехотных и 11-й венгерской кавалерийской дивизий. Я уже говорил, что венгерские части наголову превосходили австрийские по боевой мощи и стойкости. В оперативное подчинение Макензену переходила и 4-я австрийская армия эрцгерцога Иосифа-Фердинанда, для обеспечения левого фланга войск Макензена. Справа от него 2-я и Южная армии должны были сковать русские войска в Карпатах, и при их отходе тоже начать наступление. Но прорывать фронт предстояло все-таки ударной 11-й армии на участке всего в 35 километров. Макензен выдвинул на первую линию сразу четыре корпуса, нарезав каждому по 7—10 километров и оставив 10-й корпус в резерве, что было вообще весьма опрометчиво, но он верил в пробивную силу своих многоопытных вояк и огромную мощь приданной им артиллерии. В составе ударной армии имелось 143 батареи с 624 орудиями; из них 40 тяжелых батарей с 168 орудиями, в том числе 106 гаубиц калибром 15 см, 16 гаубиц – 21 см, 12 гаубиц —30,5 см. Главным же сюрпризом для русских должны были стать ранее не виданные в деле 70 мощных минометов. Эта новинка, разрушающая окопы, немногим уступала по боевому и психическому воздействию удушающим газам. Применялись строжайшие меры секретности перевозки корпусов. Перевозка их началась 17 апреля только за две недели до начала операции и кружным путем. Никто не знал о своей задаче до подхода к станции высадки. Приказ на занятие исходных позиций был дан только 25 апреля. Смена австрийских частей закончилась 28 апреля и уже на следующий день отдан приказ о наступлении. Наконец, предпринимался ряд демонстративных операций для отвлечения внимания от направления главного удара – германская газовая атака у Ипра, о которой мы уже говорили, и наступление Гинденбурга на Севере, о котором мы еще скажем.
А что же русские? Скрыть от русского командования подготовку и характер предстоящего летнего наступления германцам не удалось. Хорошо работала разведки, да и невозможно было в то время скрытно передислоцировать такую массу войск и боевой техники. Тем более удивительны решения русской Ставки и командующих фронтами. Ограничив, слава Богу, свою активность на северо-западе обороной, русское командование продолжало вынашивать планы выхода на Венгерскую равнину. Зная о развертывании германских войск между Вислой и Бескидами, оно так и не выяснило смысл этого развертывания и по-прежнему собиралось воевать в Карпатах. «Анализ приведенного расположения Юго-Западного фронта, – пишет А. Зайончковский, – в связи с директивами Иванова, указывает, что накануне Горлицкого прорыва русское главное командование потеряло уже уверенность в скором завершении Карпатской операции, но не хотело отказываться от нее для перегруппировки своих сил ввиду готовящегося удара германцев. От Ставки не могла, конечно, укрыться его опасность для растянутого на 600 км русского фронта в Галиции, но все меры противодействия ограничивались переброской в резерв фронта к Хырову одного 3-го кавалерийского корпуса, причем выбор места его расположения диктовался желанием продолжать Карпатскую операцию, которую Иванов, как он доносил в Ставку, собирался «возобновить в конце апреля». В сущности, ни Верховный главнокомандующий, ни главнокомандующий Юго-Западным фронтом не реагировали на поступавшие к ним из разных источников сведения о назревании германского наступления в Галиции». А. Керсновский более категоричен: «Недалекий Иванов и еще более недалекая Ставка… Генерал Иванов собирался отбиваться в Карпатах. Великий князь требовал наступления в Буковине. Ни то, ни другой не замечали собиравшейся на Дунайце грозы». Любопытно, что в своих мемуарах, рассуждая на многие, в том числе второстепенные, темы, главный квартирмейстер Ставки генерал Данилов даже не упомянул о работе, планах Ставки перед летним наступлением германцев. Поразительно!
И это при том, что противостоящий Макензену командующий 3-й русской армией генерал Радко-Дмитриев, другие военачальники «бомбардировали» Ставку и штаб фронта тревожными телеграммами. В своих мемуарах А. Брусилов пишет: «Была еще одна темная туча на нашем горизонте. Это известия, которые продолжали получаться из 3-й армии о непрерывном подвозе тяжелой артиллерии и войск у неприятеля. Эти угрожающие известия, насколько я помню, начали получаться со второй половины февраля, и генерал Радко-Дмитриев на основании донесений своих агентов и наблюдений самолетов тревожно доносил главнокомандующему о том, что на его фронте сосредотачивается германская ударная группа… Радко-Дмитриева очень беспокоило положение дел на его фронте, и он своевременно и многократно доносил Иванову о необходимости сильного резерва для парирования угрожающей ему опасности. К сожалению, по-видимому, ген. Иванов не доверял донесениям Радко-Дмитриева и держался предвзятой идеи, что нам грозит наибольшая опасность не на Дунайце, а на нашем левом фланге у Черновиц…» Как тут не согласиться с не всегда бесстрастным, но всегда эмоциональным А. Керсновским: «Генерал Радко-Дмитриев чувствовал катастрофу, нависшую над его войсками. Он предлагал единственно спасательный выход: заблаговременный отход и перегруппировку сил. Неприятельский удар пришелся бы впустую, и мы бы имели время, место и силы для организации решительного контрудара. Временно, конечно, пришлось бы пожертвовать Бескидами и Западной Галицией, но силы были бы сохранены. Ставка не желала этого понять. Ее лозунгом в эти дни было “Ни шагу назад!”. Она предпочитала скорее истребить все свои армии, чем уступить неприятелю хоть одну гуцульскую деревушку… Донесения ген. Радко-Дмитриева подтверждали полученную ранее в Ставке телеграмму лорда Китченера о готовящемся германском ударе у Горлица – Тарнова, но Ставка этими предостережениями пренебрегла. Великий князь упорно желал быть слепым. И при таких обстоятельствах ген. Иванов считал, что сам не смеет быть зрячим». Любопытно здесь то, что телеграмма Китченера была получена 12 марта, то есть англичане за полтора месяца до начала операции знали, где будет прорван русский фронт. Английская разведка знала то, о чем не ведали даже австрийцы – ближайшие союзники немцев.
И это при том, что на направлении главного удара соотношение сил не могло не вызывать тревоги. Германская 11-я армия насчитывала 126 тыс. штыков и сабель, 457 легких и средних орудий, 159 тяжелых, 260 пулеметов и 96 минометов. Противостоящие корпуса 3-й русской армии имели 60 тыс. штыков и сабель, 140 легких и 4 тяжелых орудий и 100 пулеметов. Минометов у нас не было. Превосходство германо-австрийских войск в живой силе было более чем двойное, в тяжелой артиллерии в 40 раз, в пулеметах в 2,5 раза. Соотношение в артиллерийских боеприпасах вообще поражает. Германцы могли вести непрерывный огонь, выпуская в течение нескольких часов артподготовки до 700 выстрелов из каждого легкого и до 250 выстрелов из каждого тяжелого орудия. У русских же дневной расход гаубичной батареи был установлен в 10 выстрелов, то есть по 1,5 выстрела на гаубицу!!!