На фронтах Первой мировой - Сергей Куличкин

Балтийский флот участвовал в редких для зимнего времени каботажных операциях и активно устанавливал мины. На Черном море во время проведения союзниками Дарданелльской операции русские корабли обстреливали Босфор и готовились-таки к возможной высадке на турецкое побережье.

Таким образом, к апрелю 1915 года грандиозные замыслы центральных держав нанести решительное поражение русским войскам обходом их с двух флангов в Восточной Пруссии и на Карпатах потерпели крах. Но зато, как метко заметил А. Зайончковский, «перепутали карты и русского командования, сведя на нет его план овладения Восточной Пруссией и авантюристического зимнего похода через Карпаты в Венгерскую равнину».

Историки, особенно в последнее время, часто сравнивают события на Восточном фронте 1915 года с 1942 годом. Есть много общего. Но есть и различия, о которых в порыве неофитства и лютого антисоветизма зачастую умалчивают. Действительно, в начале 1915 года и 1942 года обе армии находились на победном подъеме после тяжелейших, особенно для Красной армии, летней и осенней кампаний прошлого года. Обе армии жаждали наступать. В январе 1915 года русские армии стояли в Карпатах, на границе Восточной Пруссии, в Польше, в несколько сот верст от Берлина. В январе 1942 года Красная армия довершала разгром гитлеровцев под Москвой, взяла Волхов, Ростов-на-Дону, высадилась на Керченский полуостров в Крыму. Обе армии испытывали одинаковые проблемы с комплектованием. Дивизии насчитывали ив 1915, и в 1942 годах не более 8 тысяч человек. Боевая подготовка и качество поступающего пополнения оставались крайне низкими. Не хватало боеприпасов всех видов, особенно артиллерийских снарядов. Одинаково не хватало даже стрелкового оружия. Как известно, Сталин лично распределял поставки автоматов не только по фронтам, но и по армиям, дивизиям. А готовились наступать, и наступали. При всем этом переход русской армии 1915 года к стратегической обороне на всех фронтах представляется более логичным, ибо, несомненно, позволили бы сохранить больше сил и средств для отражения основных ударов противника на протяжении всего 1915 года. Трудно сказать, как бы сложились события, но летний отход из Польши и Галиции прошел бы наверняка более организованно с несравнимо меньшими потерями. Зимой и ранней весной 1942 года Красная армия объективно не могла отказываться от активных действий на некоторых участках фронта. Но только на некоторых, а не вести одновременное наступление от Мурманска до Крыма. Нельзя было оставлять в блокаде гибнущих от голода и обстрелов ленинградцев. Нельзя было приостанавливать прорыв к блокированному Севастополю уже высадившейся в Крыму армии. А вот наступление по всему фронту, особенно подготовка Харьковской наступательной операции, явилось серьезным стратегическим просчетом. Так что наступательные операции начала 1915 и 1942 годов начались по совершенно разным причинам.

Немаловажно отметить и различие в боевом потенциале войск противостоящих зимой 1915 года кайзеровской армии и зимой 1942 года гитлеровским войскам. В первом случае потенциал русской армии нисколько не уступал немцам, и даже превосходил его. Например, в кавалерии, подготовке артиллеристов и саперов. Зимой 1942 года Красная армия в боевом отношении все еще уступала войскам гитлеровской Германии. Поэтому мы не сумели развить победное наступление конца 1941 года, завязли в затяжных, кровопролитных боях, приведших к досадным поражениям под Вязьмой, Ржевом, на Невском пятачке, в Крыму. Кстати, следует отметить и то, что гитлеровский вермахт, люфтваффе по боевой мощи во много превосходили войска кайзеровской Германии, тем более Австро-Венгрии.

Нельзя забывать и того, что зимой 1915 года мы вели бои фактически на чужой территории, за сотни, а то и за тысячи верст от собственно русской земли. Зимой же 1942 года – в самом сердце России, в сотне километров от Москвы, в блокированном Ленинграде, на границе Северного Кавказа. А это так важно для понимания настроения, состояния бойца, командира, войск в целом. И это нельзя отнести к преимуществам Красной армии над армией императорской.

Но у Советского Союза в начале 1942 года все-таки имелись преимущества перед Россией образца 1915 года, несмотря на потерю огромной территории. Уровень промышленного производства России позволял ей наладить выпуск необходимого армии и флоту вооружения и материальных средств не раньше поздней осени 1915 года. Советский Союз уже к весне 1942 года фактически наладил полноценное производство и снабжение войск вооружением, техникой и боеприпасами. Достаточно сказать, что к весне мы сформировали первую танковую армию, вооруженную самыми современными отечественными танками, практически полностью перевооружили авиационные полки новейшими советскими самолетами. Поставки боеприпасов соответствовали запросам Ставки и фронтового командования. В тылу формировались и вооружались новые части и соединения, создавались стратегические запасы. К тому же Россия просто не могла обойтись без зарубежных образцов оружия и боеприпасов, оплачивая их чистым золотом со 100 % предоплатой! Это, кстати сказать, отнюдь не ускоряло процесс поставок. Скорее наоборот. Куда спешить, если денежки в кармане, цинично рассуждали заклятые друзья во Франции, Британии, Японии, США. Советский Союз, добиваясь помощи от Запада, все-таки в основном и довольно успешно рассчитывал на себя. Да и поставлялась западная помощь по ленд-лизу в долг. Разница существенная.

Главное же преимущество, на мой взгляд, состояло в морально-политическом состоянии советских людей на фронте и в тылу. Российский солдат в начале 1915 года так и не понял, где и зачем он воюет, проливает кровь, несет неизмеримые страдания. Не понимал толком своих лишений, потерю родных, близких и обыватель в тылу, особенно трудовой народ. Я уже говорил о настроении солдатских масс перед боями за Восточную Пруссию. Справедливости ради надо отметить, что зимой 1915 года в солдатской массе патриотизм и готовность к самопожертвованию еще не изжили себя. В книге все той же С. Федорченко читаем: «Я ненавижу врага до того, что по ночам снится. Снится мне, что лежу будто я на немце, здоровый черт, и убить не дается. Я до штыка – он за руку. Я до глотки – он за другую. Не одужить, да и только! Я ему в глаза пальцами лезу, глаз продавил да дырку к мозгам ищу… Нашел да давить… А сам всей кровью рад, аж зубу стучат…» Но уже начали преобладать другие высказывания: «Война, война! Пришла ты для кого и по чаянию, а для кого и нечаянно. Неготовыми застала. Ни души, ни тела не пристроили, а просто на посмех всем странам, погнали силу сермяжную, а разъяснить – не разъяснили. Жили, мол, плохо, не баловались, так и помереть могут не за-для ча…» Советский солдат, почитайте хотя бы не раз опубликованные письма с фронта, особенно после победы под Москвой, твердо и осознанно видел перед собой цель – разгром ненавистного врага-оккупанта. Ярость благородная спаяла накрепко тыл и фронт. Этого в 1915 году не было.

Что касается будущих «героев» революции и Гражданской войны, то они в своем большинстве служили и воевали честно, добросовестно, умело. Многие проявляли себя настоящими героями. В Карпатах опять прославился безудержной храбростью харизматичный генерал Корнилов. Продолжали доказывать блестящие способности командиры кавалерийских корпусов генералы Каледин и граф Келлер. Награжден Георгиевским оружием, чином подполковника и назначен помощником командира полка барон Врангель. Не менее достойно выглядели и будущие красные военачальники. Прежде всего командующий 8-й армией генерал Брусилов, благодаря которому навсегда прославятся русские полки, сражавшиеся в заснеженных Карпатах. Ему под стать коллега по Русской и Красной армиям, командующий 9-й армией генерал Лечицкий, блестяще проявивший себя как на Северо-Западном фронте, так и с фактически новой армией остановивший врага на Днестре и в Буковине. Будущий краском Гражданской и великий полководец Великой Отечественной маршал Василевский только начинал военное поприще. «Война, – пишет он в своих мемуарах, – опрокинула все мои прежние планы и направила мою жизнь совсем не по тому пути, который намечался ранее. Я мечтал, окончив семинарию, поработать года три учителем в какой-нибудь сельской школе и, скопив небольшую сумму денег, поступить затем либо в агрономическое учебное заведение, либо в Московский межевой институт. Но теперь, после объявления войны, меня обуревали патриотические чувства. Лозунги о защите отечества захватили меня. Поэтому я, неожиданно для себя и для родных, стал военным. Вернувшись в Кострому, мы с несколькими одноклассниками попросили разрешения держать выпускные экзамены экстерном, чтобы затем отправиться в армию. Наша просьба была удовлетворена, и в январе 1915 года нас направили в распоряжение костромского воинского начальника, а в феврале мы были уже в Москве, в Алексеевском военном училище». Кто тогда делил бойцов Первой мировой на своих и чужих?