Ангелы и Демоны - Дэн Браун

— Citta del Vaticana? Prego?[50] —сказал он, подняв трубку. Человек на другом конце провода говорил по-итальянскиочень быстро, но с легким акцентом. Телефонисту этот акцент был знаком — стаким налетом швейцарского французского говорили по-итальянски гвардейцы из службыохраны. Но звонил совершенно определенно не гвардеец…

Услышав женский голос, телефонист вскочил со стула,расплескав свой чай. Он бросил взгляд на красный огонек коммутатора и убедился,что не ошибся. Внутренняя связь. Звонившая была в Ватикане. Нет, это, видимо,какая-то ошибка, подумал он. Женщина в этих стенах? Да еще в такой вечер?

Дама говорила быстро и напористо. Телефонист достаточномного лет провел за пультом, чтобы сразу распознать pazzo.[51]Нет, эта женщина не была сумасшедшей. Она была взволнована, но говорила вполнелогично.

— Il camerlengo?[52] — изумленнопереспросил телефонист, лихорадочно размышляя о том, откуда, черт побери, могпоступить этот странный звонок. — Боюсь, что я не могу вас с нимсоединить… Да, я знаю, что он в кабинете папы… Вас не затруднит назвать себяеще раз? И вы хотите предупредить его о том, что… — Он выслушал пояснениеи повторил услышанное: — Мы все в опасности? Каким образом? Откуда вы звоните?Может быть, мне стоит связаться со службой… Что? — снова изумилсятелефонист. — Не может быть! Вы утверждаете, что звоните из…

Выслушав ответ, он принял решение.

— Не вешайте трубку, — сказал оператор и перевелженщину в режим ожидания, прежде чем та успела сказать что-то еще.

Затем он позвонил по прямому номеру коммандера Оливетти. Номожет быть, эта женщина оказалась… Ответ последовал мгновенно.

— Per l'amore di Dio![53] — прозвучалуже знакомый женский голос. — Вы меня соедините наконец, дьявол васпобери, или нет?!

* * *

Дверь в помещение штаба швейцарской гвардии с шипениемуползла в стену, и гвардейцы поспешно расступились, освобождая путь мчащемусясловно ракета Оливетти. Свернув за угол к своему кабинету, он убедился в том,что часовой его не обманул. Виттория Ветра стояла у его стола и что-то говорилапо его личному телефону.

«Che coglione che ha questa! — подумал он. — Чтобты сдохла, паршивая дрянь!»

Коммандер подбежал к двери и сунул ключ в замочную скважину.Едва распахнув дверь, он крикнул:

— Что вы делаете?

— Да, — продолжала Виттория в трубку, не обращаявнимания на Оливетти. — Должна предупредить, что…

Коммандер вырвал трубку из рук девушки и поднес к уху.

— Кто, дьявол вас побери, на проводе?

Через мгновение прямая как столб фигура офицера как-тообмякла, а голос зазвучал по-иному.

— Да, камерарий… — сказал он. — Совершенноверно, синьор… Требования безопасности… конечно, нет… Да, я ее задержал здесь,но… Нет, нет… — повторил он и добавил: — Я немедленно доставлю их к вам.

Апостольский дворец является не чем иным, как конгломератомзданий, расположенных в северо-восточном углу Ватикана рядом с Сикстинскойкапеллой. Окна дворца выходят на площадь Святого Петра, и во дворце находятсякак личные покои папы, так и его рабочий кабинет.

Лэнгдон и Виттория молча следовали за коммандером подлинному коридору в стиле рококо. Вены на шее командира швейцарской гвардиивздулись и пульсировали от ярости. Поднявшись по лестнице на три пролета, ониоказались в просторном, слабо освещенном зале.

Лэнгдон не мог поверить своим глазам. Украшающие помещениепредметы искусства — картины, скульптуры, гобелены и золотое шитье (все впрекрасном состоянии) — стоили, видимо, сотни тысяч долларов. Чуть ближе кдальней стене зала в фонтане из белого мрамора журчала вода. Оливетти свернулналево, в глубокую нишу, и подошел к одной из расположенных там дверей. Такойгигантской двери Лэнгдону видеть еще не доводилось.

— Ufficio di Papa, — объявил Оливетти, сердитопокосившись на Витторию. На девушку взгляд коммандера не произвел ни малейшеговпечатления. Она подошла к двери и решительно постучала.

«Папский кабинет», — подумал Лэнгдон. Он с трудом могповерить, что стоит у входа в одну из самых священных комнат всегокатолического мира.

— Avanti, — донеслось из-за дверей.

Когда дверь открылась, Лэнгдону пришлось прикрыть глазарукой, настолько слепящим оказался солнечный свет. Прежде чем он снова смогувидеть окружающий мир, прошло довольно много времени.

Кабинет папы напоминал бальный зал, а вовсе не деловой офис.Полы в помещении были из красного мрамора, на стенах красовались яркие фрески.С высокого потолка свисала колоссальных размеров люстра, а из окон открываласьпотрясающая панорама залитой солнечным светом площади Святого Петра.

Великий Боже, подумал Лэнгдон. Вот это действительно то, чтов объявлениях называется «прекрасная комната с великолепным видом из окон».

В дальнем конце зала за огромным резным столом сидел человеки что-то быстро писал.

— Avanti, — повторил он, отложил в сторону перо изнаком пригласил их подойти ближе.

Первым, чуть ли не строевым шагом, двинулся Оливетти.

— Signore, — произнес он извиняющимсятоном. — No ho potato…[54]

Человек, жестом оборвав шефа гвардейцев, поднялся из-застола и внимательно посмотрел на посетителей.

Камерарий совершенно не походил на одного из хрупких, слегкаблаженного вида старичков, которые, как всегда казалось Лэнгдону, населялиВатикан. В руках он не держал молитвенных четок, и на груди у него не было никреста, ни панагии. Облачен камерарий был не в тяжелое одеяние, как можно былоожидать, а в простую сутану, которая подчеркивала атлетизм его фигуры. На видему было под сорок — возраст по стандартам Ватикана почти юношеский. Укамерария было на удивление привлекательное лицо, голову украшала копнакаштановых волос, а зеленые глаза лучились внутренним светом.