Огненная проповедь - Франческа Хейг

Ближе к побережью пейзаж изменился и стал однообразным и тоскливым, но после бесконечной топи болот было приятно ступать по сухой каменистой земле.

Днем мы прятались под громадными белыми валунами, по очереди отдыхая и наблюдая за окрестностями, а ночью шли дальше. Все казалось спокойным. А на рассвете десятого дня, когда мои ссадины на коленях и ладонях окончательно зажили, мы почувствовали запах моря. Хотя мы не знали наверняка, оно ли это, просто предположили, что острый аромат соли в утреннем воздухе говорит о том, что побережье совсем неподалеку. И только обойдя остроконечный скалистый холм, мы с Кипом впервые увидели море, причем так близко, что могли разглядеть брызги пены внизу на темных от влаги утесах.

– Думаешь, ты когда-нибудь видел это? – спросила я.

Мы сидели в высокой траве на утесе и смотрели вниз, туда, где заканчивались скалы и переливалась синева бескрайнего моря.

Прищурив глаза, Кип задумчиво смотрел за горизонт.

– Не знаю.

Если он и видел море раньше, то забыл, и теперь смотрел на пенные гребни волн с таким же удивлением, как и я. Возможно, это один из тех моментов прошлой жизни, которые у него отняли? Резервуар поглотил даже море…

Тяжело вздохнув, я положила голову Кипу на плечо. Мы сидели не меньше часа, глядя, как волны наползают на берег. Я думала, что где-то там, в безбрежном море, прячется Остров. А мы, исхудавшие и усталые, не имеем ни малейшего представления, как туда доплыть, но все-таки собираемся найти этот Остров, раскрыть секрет моря.

* * *

На следующий день мы наткнулись на рыбацкую деревню. В эти дни похолодало, и жены моряков растопили печки, поэтому сизые ленты дыма, вьющегося из труб, виднелись за несколько миль. Деревня оказалась очень большой. Около шестидесяти добротных домов расположились на вершине одного из утесов. Хоть на главной дороге и возвышался горделиво деревянный щит со знаком Альф, достаточно было просто взглянуть на откормленный скот, пасущийся поблизости, чтобы понять, кто жил в этой деревне. На востоке утес резко обрывался небольшой бухтой, к которой вела узенькая тропинка.

Целый день мы наблюдали за деревней со скалы, отмечая, как рано рыбаки спускаются по тропе к своим лодкам и когда возвращаются днем, к обеду. Как их встречают женщины, старики и дети, помогая выгрузить сети с уловом. Это казалось мучением – беспомощно смотреть сверху на свежую рыбу, да так близко, что можно было разглядеть блеск чешуи. Мы не ели уже больше суток, и голод терзал нас не меньше, чем страх погони. Нам пришлось дождаться ночи, чтобы спуститься к пристани. Ночь выдалась светлой, но мы все равно шли медленно и осторожно по узкой тропе, вздрагивая всякий раз, когда из-под ног срывался камень и со стуком падал вниз. На причале, у огромного тростникового контейнера, копошилась большая стая чаек, подбирающая оставленную от улова рыбу. Когда мы подошли, птицы так разгалделись, что я испугалась, как бы не проснулась вся деревня. А затем я забыла свой страх: чайки взлетели, а в контейнере оказалась груда выброшенной мелкой рыбы и потроха. Смеясь и морщась, мы с Кипом покопались в куче и под верхним слоем, где пировали птицы, нашли нетронутую мелкую рыбу. Некоторые рыбешки были размером с мизинец, но зато упругие и свежие. Мы ушли по галечному берегу так далеко, что причал потерялся из виду, затем рискнули разжечь маленький костер и приготовить рыбешку. Я наслаждалась каждым кусочком. Мне доставляло удовольствие даже вытаскивать из зубов острые косточки и облизывать жирные пальцы. На щеке Кипа блестел легкий серебристый налет там, где он смахнул чешую с кожи. От ужина осталась маленькая горка рыбных костей между нами. Горячие угли еще слабо мерцали, а мы сидели, глядя на море.

– Знаешь, мы могли бы поселиться здесь, – произнес он мечтательно. – Здесь нам неплохо бы жилось.

Я пробежалась языком по зубам, выискивая кости.

– Спать под скалой и по ночам бороться с чайками за объедки Альф?

– Ну, не совсем так… Мы могли бы пройти дальше вдоль берега. Ловить рыбу сами. Построить маленькое жилище.

Я покачала головой.

– Ты считаешь, они бы не пришли за нами? – Я подумала о неотвязном присутствии Исповедницы, о ее ищущих глазах, о красных всадниках на болотах, об избитой женщине в клетке. Они уже шли за нами. – Но даже если бы нас не преследовали, Кип, ты думаешь, Омегам позволили бы жить в таком месте? Прямо на берегу, где можно свободно удить рыбу? Даже если бы люди Зака не пришли за нами, нас бы все равно отсюда выгнали.

Кип вздохнул и бросил в воду маленький камешек.

– Может, ты и права, – произнес он. – Просто думал, что, по крайней мере, помню, как устроен этот мир, хоть и не знаю, какое место в нем занимал я сам. Но я забыл, как всё тяжело…

Я пожала плечами и накрыла ладонью его руку.

– Это не твоя вина. С каждым годом всё меняется к худшему, а мы не знаем, сколько ты пробыл в резервуаре. По-настоящему тяжкая жизнь началась только со времен засухи, когда стали поднимать налоги, а запрет на то, чтобы устраивать поселения Омег на побережьях, и вовсе наложили недавно, с тех пор, как в Совет пришла Воительница. Ну, а регистрации и закрытые города – всё это для меня такая же новость, как и для тебя.

Кип угрюмо перекатывал гальку в пальцах, словно взвешивая ее на ладони.

– Ну, а как насчет других мест? – спросил он.

– Везде одно и то же, вероятно, даже на востоке.

– Нет, не в других местах этой страны. Я имею в виду, где-нибудь за морем. Как ты думаешь, где-то может быть по-другому?

Глядя на бескрайнее море, я с трудом представляла что-либо за его пределами. Я пожала плечами и произнесла:

– Может, где-то когда-то и было по-другому. Сейчас мне и Остров кажется далеким. А нам нужно добраться туда, найти Ополчение Омег и рассказать им всё, что знаем.

– А что мы знаем? – спросил он. – Иногда мне кажется, что мы не узнали ничего с тех пор, как покинули Виндхэм, кроме того, какие грибы можно есть, а какие нельзя. Мы ничего не выяснили ни обо мне, ни о резервуарах.

Я понимала его разочарование.

– Думаю, мы узнали больше, чем осознаем. Я думала о Заке. В день побега он упоминал о каких-то проектах. И эти жестокие меры к Омегам. Регистрации. То, как они пытаются сейчас следить за всеми Омегами…

– Конечно, мы узнали обо всём этом. Но в этом нет никакого смысла.

– Зак, может, и сумасшедший, но не дурак, – продолжала я. – Зачем им заставлять нас голодать? Ведь даже в приютах такого не допускают.

Кип потер глаза тыльной стороной руки.

– Они забирают всё до последней крупицы. И теперь мучают людей, секут их, чтобы… донести послание.

Кипу не обязательно было договаривать вслух то, чего мы оба боялись. Эту тяжесть в душе мы несли с тех пор, как увидели качающуюся на виселице клетку: послание предназначалось нам.

Он бросил камешек в море.