Властелин Севера. Песнь меча - Бернард Корнуэлл

Было ясно, где Сверри собирается оставить «Торговца» на зимовку. Он заставил нас разгрузить судно, снять балласт из камней, парус, мачту и такелаж, а потом вытащить корабль на катки из бревен, чтобы вода не касалась корпуса даже в самый высокий прилив.

Судно было тяжелым, и Сверри позвал соседей, живших по другую сторону болота, чтобы те помогли вытащить корабль при помощи пары волов. Помню, как его старший сын, мальчик лет десяти, тыкал в нас воловьим стрекалом.

За домом стояла хижина для рабов, сделанная из тяжелых бревен (даже крыша ее была бревенчатой), и мы спали там прямо в кандалах.

Днем мы работали, очищая корпус «Торговца», соскабливая грязь, водоросли и ракушки. Мы счистили грязь с днища, расстелили парус, чтобы его вымыло дождем, и теперь голодными глазами наблюдали за женщиной Сверри, чинившей ткань с помощью костяной иглы и жилы. Она была приземистой, коротконогой, со слишком толстыми бедрами, круглым, испещренным оспинками лицом и красными, обветренными руками и ногами. Словом, ее никак нельзя было назвать красивой, но мы изголодались по женщинам, поэтому исступленно пялились на нее.

Это забавляло Сверри. Один раз он приспустил с плеч ее платье, чтобы показать пухлые белые груди, а потом рассмеялся, увидев, как округлились у нас глаза.

Мне снилась Гизела. Однако я почему-то никак не мог увидеть ее лицо, и потому сны не служили мне утешением.

Люди Сверри кормили нас кашей и супом из угрей, давали лепешки и уху, а когда выпал снег, нам в качестве подстилок бросили грязные овчины. Сгрудившись в хижине для рабов, мы слушали, как завывает ветер, и смотрели на снег сквозь щели между бревнами.

Было холодно, так холодно, что один из саксов не смог пережить зиму. У него началась лихорадка, и спустя пять дней он просто умер, и два человека Сверри, отнеся тело к ручью, швырнули его на лед, чтобы труп смыло следующим приливом.

Недалеко от дома находились леса, и каждые несколько дней нас отводили туда, чтобы заготавливать дрова. Цепи кандалов нарочно делали слишком короткими, чтобы нельзя было шагнуть широко, и, пока у нас в руках были топоры, нас постоянно охраняли люди с копьями и луками. Я знал, что моментально распрощаюсь с жизнью, если только попробую достать одного из охранников топором, но все равно испытывал сильное искушение попытаться это сделать.

Один из датчан предпринял такую попытку раньше меня. Он повернулся и с воплем неуклюже побежал, и стрела попала ему в живот. Он согнулся, и люди Сверри медленно прикончили его. Несчастный громко вопил, умирая. Смерть его была мучительной, а кровь запятнала снег на несколько ярдов вокруг. Датчанина специально убили так медленно, чтобы это послужило уроком для остальных. Поэтому я просто рубил деревья, отсекал ветви, расщеплял стволы с помощью кувалды и клиньев, затем снова рубил и вечером возвращался в хижину для рабов.

– Если бы только эти маленькие ублюдки, дети Сверри, подошли поближе, – на следующий день сказал Финан, – с каким удовольствием я бы задушил этих вонючих недомерков.

Я удивился, потому что это была самая длинная фраза, которую я когда-либо от него слышал.

– Лучше взять ребятишек в заложники, – предложил я.

– Но они слишком умны, чтобы подойти ближе, – проговорил Финан, оставив мои слова без внимания.

Он говорил на датском со странным акцентом.

– Ты был воином, – сказал вдруг Финан.

– Я и сейчас воин, – возразил я.

Мы сидели вдвоем у хижины на клочке травы, где растаял снег, и потрошили сельдь тупыми ножами. Вокруг кричали чайки. Один из людей Сверри, сидевший у длинного дома, наблюдал за нами. Он держал на коленях лук, а на поясе у него висел меч.

Интересно, как Финан догадался, что я был воином. Я ведь никогда не рассказывал о своей жизни. И никогда не называл своего настоящего имени: пусть все думают, будто я Осберт. Когда-то меня и вправду звали Осбертом, это имя мне дали при рождении, но затем, когда мой старший брат погиб, переименовали в Утреда: по традиции самого старшего сына в нашей семье должны были звать Утредом. Но я предпочитал помалкивать, оказавшись на борту «Торговца». Утред – это гордое имя воина, и я собирался держать его в секрете до тех пор, пока не спасусь из рабства.

– Как ты догадался, что я воин? – спросил я Финана.

– Дело в том, что ты никогда не перестаешь наблюдать за этими ублюдками, – пояснил он. – И никогда не перестаешь думать о том, как бы их убить.

– Ты и сам такой же, – заметил я.

– Финан Быстрый, так меня зовут, – представился он. – Потому что я обычно танцую танцы с врагами. Смертельные танцы. Танцую и убиваю их. Танцую и убиваю.

Он вспорол живот еще одной рыбе и смахнул требуху в снег, где из-за нее подрались две чайки.

– Было время, – продолжал Финан сердито, – когда у меня имелись пять копий, два меча, блестящая кольчуга, щит и шлем, сияющий как огонь. У меня была женщина с волосами до пояса и с улыбкой, перед которой меркло полуденное солнце. A теперь я потрошу селедку. – Он вновь полоснул ножом. – Но, клянусь, когда-нибудь я вернусь сюда и убью Сверри, умыкну его женщину, задушу его ублюдков и украду его деньги. – Он хрипло засмеялся. – Этот негодяй хранит здесь свое богатство. Закопал тут все свои деньги.

– Ты это знаешь наверняка?

– A что еще он мог с ними сделать? Не мог же Сверри их сожрать, потому что он не срет серебром, верно? Нет, богатство закопано здесь.

– A кстати, где мы сейчас находимся?

– В Ютландии, – ответил он. – Эта женщина – датчанка. Мы приходим сюда каждую зиму.

– И сколько же зим подряд?

– Это моя третья зима, – сказал Финан.

– Как он тебя схватил?

Мой товарищ швырнул еще одну рыбину в тростниковую корзину.

– Был бой. Мы против норвежцев, и эти ублюдки победили нас. Взяли меня в плен и затем продали Сверри. A ты как попал в рабство?

– Меня предал мой господин.

– Еще один ублюдок, которого надо убить, а? Вообще-то, мой господин тоже меня предал.

– Каким образом?

– Отказался заплатить за меня выкуп. Он хотел мою женщину, понимаешь? Поэтому позволил меня забрать. Вот ублюдок! С тех пор я молюсь, чтобы он поскорее подох, и чтобы его жены подхватили столбняк, и чтобы его скот заболел вертячкой, и чтобы его дети сгнили в собственном дерьме, и чтобы его посевы пожухли, и чтобы его гончие подавились и околели!

Финан содрогнулся: похоже, праведный гнев так и распирал его изнутри.

* * *

Постепенно метели сменились снегом с дождем; на реке медленно таял лед. Мы сделали новые весла из выдержанной еловой древесины, заготовленной еще прошлой зимой, и к тому времени, как весла были выструганы, ледоход уже закончился.

Серые туманы плащом окутывали землю, на краю тростниковых зарослей появились первые цветы. Цапли вышагивали на мелководье, когда солнце растапливало утренний иней.