Танец тюльпанов - Ибон Мартин

— Никогда, — заверила ее Пилар. Она встала и начала ходить кругами. Моросил дождь, но она не стала открывать зонтик, висевший на руке. — После этого Исабель уже никогда не была прежней. Думаю, она жалела, что не осталась в монастыре. Она вернулась потерянной. Сначала я думала, что это из-за того, что она жила среди такого количества больных и пожилых людей, но, скорее всего, было что-то еще. Возможно, она хотела стать монахиней и не знала, как ей решиться запереть себя там на всю оставшуюся жизнь.

Сестеро обдумала эту версию.

— Сколько времени прошло между ее возвращением из Лурда и вашим отъездом из Дуранго?

Пилар начала что-то высчитывать вполголоса, до Сестеро долетали обрывки слов. Наконец, она подошла к детективу.

— Примерно год. Мы переехали в Виго в восемьдесят первом, а моя сестра вернулась из Лурда в семьдесят девятом. Я это знаю, потому что тогда я училась в средней школе, и мои подружки все удивлялись, когда я говорила, что моя сестра уехала во Францию с монашками.

Сестеро записала даты в блокнот.

— Может, что-то случилось в тот последний год перед возвращением в Галисию?

Пилар покачала головой.

— Я помню только, что дома царила печаль. Я старалась держаться подальше от них двоих, потому что они были воплощением грусти. — Она внезапно смутилась и замолчала. — Пойми меня правильно, в этом возрасте ты не думаешь о том, что нужно кому-то помочь. Ты просто хочешь веселиться и сбежать от любых домашних проблем… Моя сестра сидела без работы и тосковала, мать была опустошена смертью отца… Однажды мама решила, что лучше вернуться в Галисию, чем сидеть, теряя время и деньги, в Дуранго.

— Вы тогда были юными девушками. У тебя были друзья, может, даже парень. Разве ты не возражала?

Пилар фыркнула.

— Еще как. Я ведь родилась в Дуранго и считала себя басконкой, а не галисийкой. Для меня это была трагедия.

— А для Исабель? — Сестеро интересовало только это.

— Ей было все равно. Я же говорила, что у нее была черная полоса. Дошло до того, что я начала во всем винить ее. Если бы Исабель не бросила работу на фабрике, этого бы не случилось.

Близость рынка начала ощущаться все отчетливее. Вокруг стало больше движения. Люди несли ящики с овощами и тележки, полные рыбы, чьи остекленевшие глаза выглядывали из колотого льда. Покупатели начнут приходить уже через полчаса — все должно быть готово к открытию.

— Хотите чеснока? Он из Ла-Манчи, не портится целый год, — предложила какая-то цыганка, решив не терять времени даром.

— Нет, спасибо, — ответила Пилар.

— Бери-бери, дорогуша, отдаю две связки по цене одной. Глянь, какие крупные. — Цыганка протянула ей перевязанную головку чеснока в пакете, который, казалось, вот-вот лопнет.

— Нет, правда. Мне пора открывать магазин, — извинилась Пилар, указывая на хозяйственный магазинчик через дорогу.

Выругавшись сквозь зубы, цыганка ушла в поисках других покупателей.

— Может, у нее был парень, когда вы жили в Дуранго? — спросила Сестеро. В биографии жертвы по-прежнему оставались белые пятна.

Вставив ключ в замок на двери магазина, Пилар покачала головой.

— Нет. Она встретила Арсенио, когда ей было за тридцать, и я не слышала, чтобы она с кем-то встречалась до него. И у нее точно не было никаких любовников. Говорю же, она собиралась стать монахиней. — Она посторонилась, пропуская Сестеро. — Заходи.

Сестеро поколебалась, раздумывая, не стоит ли ей на этом попрощаться, но в конце концов вошла внутрь. Деревянный пол, истоптанный тысячами людей, едва проглядывал под грудой вещей. Это был небольшой магазинчик: от прилавка вглубь вели три стеллажа, заставленные хозяйственными товарами и мелочами для дома.

— Магазин основал дедушка моего мужа, — пояснила Пилар. — Муж хотел бы, чтобы одна из наших дочерей продолжила работу в магазине, четвертое поколение. Но я призываю их учиться, потому что это рабский бизнес. Мы продаем все меньше и меньше. Когда старики умрут, у нас не останется покупателей.

— У Исабель не было детей?

Пилар покачала головой и включила газовый обогреватель. По магазину быстро распространился характерный запах.

— Она и слышать не хотела о детях. Уже потом, я думаю, она об этом пожалела, но было уже слишком поздно.

Сестеро записала это в блокнот, полный каракулей, которые была способна расшифровать только она.

— У твоей сестры остались друзья детства в Стране Басков?

— Нет, никого, — ответила Пилар, прибавив температуру. Магазин быстро наполнился теплом. — У меня есть группа в «Вотсапе» с местными. Иногда я приезжаю к ним, иногда они заезжают сюда… Я не смогла вычеркнуть все свое детство одним махом. В отличие от Исабель. В тот день, когда мы вернулись сюда, прошлое для нее как будто перестало существовать.

Сестеро захлопнула блокнот. На данный момент это все, что ей нужно.

В мае 1993

Мне исполнилось четырнадцать. Мое тело менялось, и мама каждое утро с недовольным видом напоминала мне об этом. Никогда еще я так сильно не чувствовал ее отторжение. Буквально каждый день я думал о том, чтобы спросить ее, зачем она меня родила, если я ей так не нравился. Но я так никогда и не решился. Я боялся, что ответ причинит мне больше боли, чем сам вопрос.

То утро было другим. Отец был дома. Не помню, сколько лет прошло с тех пор, как он в последний раз был дома на мой день рождения, — но это точно было очень давно. В четырнадцать задувать свечи уже неинтересно, но отец предложил мне испечь пирог вместе, чтобы я отнес его в школу и поделился с одноклассниками — это будет особенный день.

Я не особо загорелся этой идеей, но мне не хотелось его расстраивать. Кроме того, это давало возможность провести время с единственным человеком, которому я был небезразличен.

Мы растопили шоколад для начинки, и он настаивал, что на пироге нужно написать мое имя. Так он и поступил, используя шприц, который мы держали в ящике для столового серебра. Это был невероятный пирог.

— А теперь нужно его попробовать. Запомни: всегда нужно праздновать день рождения. Те, кто проводит столько времени в море, как никто это понимают, — сказал он.

— Почему?

— Это тяжелая работа. Когда ты постоянно видишь гибель своих товарищей, учишься ценить каждый день.

Больше он ничего не сказал. Настоящий морской волк не тратит слов даром.

Он проводил меня до школьных ворот и обнял на прощание. Он снова уезжал в Гран Соль, и я не увижу его еще три недели.

Пирог был еще теплым, когда я вошел в лабораторию. В то утро у нас были практические занятия. Я почувствовал, как на меня пялятся. Не каждый день кто-то приходил с завтраком для всех. Но хотя все понимали, что это за повод, никто не подошел поздравить меня.